Все было здорово, пока не погас свет, и дом не погрузился во тьму и тишину. Исчезли, словно и не были, столик с чайными чашками и сладостями, покрытые неяркими обоями стены зала, старая, потертая мебель вдоль этих стен, и девушка, сидевшая напротив. Два абсолютных состояния мира - темнота и тишина - распространялись кругами от их дома, как от начальной точки; стихло лихое и надрывное «Поедем, красотка, кататься», доносившееся с соседней улицы, ругань-жалоба припозднившегося прохожего, оказавшегося вдруг в кромешной темноте, и шум с близкой гравийки… Последним умолк лай псов, хозяйских и ничейных.
- Люблю я нашу жизнь... – сказала Марта, словно из неведомого и очень неуютного далека.
Егор поспешил на корню задавить депрессию, которую услышал в голосе любимой:
- Да ладно тебе, у нас же есть свечи!
- Егор, мы собирались смотреть ФИЛЬМ, - прозвучавший в словах Марты упрек заставил Егора ощутить себя беспомощным и никчемным. Привезти любимую девушку в дачный поселок ради отдыха, и вместо этого получить очередное испытание для нервов! Он даже не знал, кому позвонить, чтобы узнать, что случилось, и когда это кончится. Город со всеми своими неурядицами остался далеко, но в городе с ними было легче бороться.
Задев чашку, Егор потянулся через стол, - он хотел найти руки Марты, ее тонкие прохладные пальцы, но подумал, что прикосновение скорее напугает ее, чем успокоит, и не закончил движения.
- Не бойся, сейчас будет свет, - сказал он.
Это было почти все, что мог сделать Егор.
Мужчина обязан выполнять свои обещания, трудно это, или же нет. Он встал, и кое-как добрался до секретера. На полке за откидной крышкой царил хаос, в котором и на ощупь Егор ориентировался лучше, чем в любом порядке. Руки сами нашли нужное – подаренные соседом охотничьи спички и свечу. Короткое и резкое движение - спичка вспыхнула так, словно ее тоже страшила темнота. Огонек, переданный нити фитиля, осветил крохотный клочок их мира.
Наверное, так было в Начале, когда не существовало вообще ничего. Ведь и свет должен начинаться из какой-то одной точки, из одного желания... Егор постоял, держа свечу в ладонях, и переживая эту странную мысль. Потом огонь замерцал, и мысль пропала. Он посмотрел на любимую. Девушка сидела за столом, чуть склонив голову, так, что единственная длинная прядь, изысканное украшение ее современной, ультракороткой прически, легла на щеку.
- Не бойся, - повторил Егор.
Он принес свечку к столу, установил на чайном блюдце и снова сел.
- Давай поговорим, - Марта поежилась. Обогреватели отключились тоже, а ранняя осень не баловала теплом. И тишина оказалась слишком большой для двоих - и тоже очень холодной.
Егор с тоской подумал, что если Марта опять погрузится в сумеречное состояние духа, он не выдержит. Мужчина устал; устал от мира, который то и дело ставил ему подножку, от постоянных и бесплодных усилий достичь большего, от истерик Марты, от того, что нельзя уйти и бросить все. Пусть даже это был бы поступок труса... «Неудачник» - мысленно высказал он свою обычную претензию к себе. А потом сделал над собой усилие и улыбнулся - надо было хоть попытаться убедить Марту, что все в порядке, может, депрессии в этот раз не будет.
- Чай успел закипеть. Тебе налить? – мирно спросил он.
Тишина больше не была абсолютна; за окнами что-то негромко шумело - как фон невыключенного радио. В городе почти не бывает тишины - и тут она тоже продержалась недолго.
- Есть же на свете люди, у которых всегда все в порядке, – с напряжением произнесла Марта, - они не простужаются от сквозняков, у них нормальный начальник, который ведет себя по-человечески, они не теряют ключей от чужих квартир и не верят в пришельцев!
Егор упрямо стиснул челюсти. Если Марта припомнила потерянные им год назад ключи от ее дома и давнюю страсть к «Секретным материалам», то все... Угораздило же его не просто влюбиться, а влюбиться по уши, и привязаться, как привязываются к ребенку, именно к этой девушке, которая выныривает из депресса раз в месяц – чтобы в чем-нибудь упрекнуть Егора. Раньше Марта часто смеялась и много рисовала. За три года все изменилось, а причина... Причину можно было назвать любую - очередной кризис в стране, превращение их дружбы в любовь, завал на работе у Егора и творческий тупик Марты, стремительно выросший город, проблемы, которого выросли с ним вместе.
- Все будет хорошо, - сказал Егор; беспомощные жалкие слова вечного неудачника.
- Я уже вздрагиваю, когда слышу твое «хорошо»... - Марта обернулась в сторону окна, откуда доносился шум. - Что это?
За окном шел дождь. Звук этого дождя казался беззащитным и хрупким, как тонкая фарфоровая ваза. В городе и он был другим…
- Люблю я нашу жизнь, - тихо повторила Марта. Что-то разбилось вдребезги от этих слов.
Егор молчал и смотрел на руки Марты - они дрожали, словно от холода. Красивые сильные пальцы художницы, умевшие больше, чем просто держать кисть. «Что вы рисуете?» «Карусель». «Но здесь же нет карусели!» «Она должна быть, и я нарисую ее» - вот какими были первые слова, которыми обменялись он, служащий, менявший в парке телефонный кабель, и она, художница, там же рисовавшая то, что должно быть.
- Егор? - спросила Марта. Она смотрела то на свечу, то на него.
- Ты любишь жизнь, а я люблю тебя, - сказал он, понимая, что ее «люблю» выражало противоположное чувство. И все-таки взял ее за руку - провел пальцами по ладони, прижал ее к своей щеке. В синих глазах Марты отразились удивление, а потом какое-то напряженное ожидание - словно она решила, что сейчас Егор оттолкнет или ударит ее.
- Колючка, - полушепотом сказала она, и отняла у него свою руку, спрятала подальше от обжегшей кожу щетины.
И комом к горлу подступило все - темнота за пределами круга света, город, от шума которого они бежали, и то, что мешало понимать друг друга, и что, как им казалось, могло жить только среди асфальтовых тротуаров и царапающих небеса многоэтажек. В глазах любимой отражался он, Егор – усталый, напуганный своим одиночеством рядом с любимым человеком. И если она всегда видела его таким - растрепанным молодым мужчиной с некрасивым полноватым лицом и беспомощным взглядом, то понятным было ее раздражение.
- Егорка, ты хороший... - с тоской - как о навсегда потерянном, сказала Марта, и сделала вдох для «хороший, но…». В этот миг в дверь постучали.
Марта бросила нервный взгляд в сторону коридора - стук повторился, не сильный, но настойчивый.
- Откроешь? - спросила она с робкой, но явной надеждой, что он скажет «нет» - и те, кто стучал, немедленно исчезнут.
- Да, открою, - Егор поднялся, посмотрел на свечу, но решил, что входную дверь отыщет и в темноте.
- Наверное, соседи, - предположил он, без тени веры в свои слова.
Но стучали не соседи. За открытой Егором - без обычного «кто там?» - дверью, стояли девушка и парень. Егор видел их в темноте так отчетливо, словно они светились. Струи ливня точно избегали касаться этих двоих - оба были совершенно сухими.
- Можно войти? - красивым бархатным баритоном спросил парень.
Шум дождя поутих – так человек начинает говорить шепотом в присутствии других людей, если не хочет привлечь их внимание.
Хозяин без вопросов отодвинулся в сторону и двое шагнули в дом. Дверь за ними затворилась, отсекая и дождь, и весь остальной мир.
Егор стоял в коридоре, словно парализованный, и смотрел в одну точку. Мозг упрямо буксовал на ерунде – детском стишке о зайчике, который вышел погулять... Состояние было затягивающее. В себя его привел голос Марты - она что-то спросила, кажется, «кто вы такие?». Егор понял вдруг, что она там одна с чужими людьми, и, стряхнув оцепенение, торопливо прошел в комнату.
Гости, стояли посреди зала и осматривались. Одеты они были в совершено одинаковые темные плащи, похожие на дешевые пластиковые чехлы-дождевики. И выглядели чужаки так же странно, пластиково. Прилизанные короткие волосы, у него соломенные, у нее черные, почти не мигающие глаза... Марта, полупривстав у стола, смотрела на них со странным выражением на лице - словно плохо различала то, что вдруг оказалось перед ней. Кажется, на ее вопрос так никто и не ответил.
- Что скажешь? - спросил светловолосый у спутницы.
- Восторг, - качнув головой, ответила девушка. У нее был тихий шепчущий голос, как у простуженной. - Классическая форма запущенности.
- Дом не продается, - поняв ее по-своему, сказал Егор.
- Я не о доме, а о вашей ветке, - гостья сделала неопределенный жест, даже не посмотрев на вошедшего в комнату хозяина.
Егору почему-то вдруг представилась трамвайная ветка со ржавыми рельсами.
- Вы о чем? Какая ветка? - спросил он, с большим трудом стряхнув оцепенение.
Чужаки игнорировали вопрос. Гость прошелся по комнате, скрипя половицами и изучая предметы, а не людей, хозяев этих вещей, до сих пор не удостоенных им вообще никакого внимания. Гостья задумчиво теребила хлястик на рукаве и тоже оглядывалась, но не сходя с места. Поместив себя в интерьер полуосвещенной комнаты со старыми обоями и поцарапанной мебелью, эти двое словно сделали ее частью абсурдной театральной постановки.
- Ты еще долго будешь восторгаться или уже делом займешься? – нетерпеливо спросил парень, увеличив степень абсурда происходящего. Он остановился перед зеркалом и зачем-то постучал по нему пальцем. Стекло ответило звоном. Словно бы с той стороны тоже кто-то постучал.
- Занимайся своим и не мешай, - отозвалась девушка и опять дернула хлястик на рукаве. - Общий настрой идеальный - два человека и дом, который словно дрейфует по морю темноты и тишины, медленно, но верно оставляя позади другие дома-корабли...
- Джа...
- Это мой подход! – рассердилась девушка; она сделала пару шагов, а потом стала безо всякой системы, как ослепленный огнем мотылек, двигаться по комнате от предмета к предмету: от стола к секретеру, от него – к дивану, возле него задержалась подольше и продолжила движение – снова к секретеру, к двери в кухню, к окну, к книжной полке. Гостья трогала или брала и возвращала на место предметы – гипсовую статуэтку кошки, журнал, расписную деревянную тарелку, рамку со старой фотографией, будильник, пузырек духов… И при этом то и дело оглядывалась на Егора и Марту. - Прежде чем править, надо добиться от фигурантов нормальной реакции!
При слове «фигурантов» в голове Егора словно лопнула струна; что-то, что удерживает от вещей, которые человек не должен делать, если хочет остаться человеком. А может быть, все наоборот, и человек обязан время от времени делать именно такие вещи. Само поведение гостей было неправильным; даже самые наглые из людей так себя не ведут.
Дверь в коридор была открыта. Егор хотел взять парня за плечо и толкнуть в сторону этой двери, но тут впервые встретился с ним взглядом. Гость, стоявший у зеркала, тоже ждал от «фигуранта» нормальной реакции…
- Чтобы через минуту я вас тут не видел, - сказал Егор. Ему было нехорошо от их присутствия, от их поведения, и он надеялся, что нескольких слов хватит. Марта кивнула ему; Егор подошел к любимой и снова взял за руку. Ее поддержка, ее сила...
- Глупости! - Чужачка все еще говорила полушепотом, как дождь за окном или фон большого города, и это заставляло напрягать слух и внимание. Она по-деловому и в то же время очень по-детски начала новый разговор, наконец-то обращаясь к хозяину дома и его любимой: - Вам придется мне поверить. Миров на самом деле много и они пронизывают друг друга так, что из одного можно попасть в другой…
- Что за фантазии? – перебила ее Марта, в голосе девушки было удивление, словно она ждала чего-то иного. - Или это неумный розыгрыш?
Гостья, которую, кажется, звали Джа, дернулась как от пощечины:
- Это грубость! Если не поняли - сказали бы, я объясню.
Не слишком охотно и очень нервно она взяла лежавший на полке оставшегося открытым секретера томик анекдотов:
- Вот книга. В ней есть страницы, верхние и нижние, - темноволосая открыла обложку, провела пальцем по срезу страниц. - Каждый мир - один разветвленный сюжет на одной странице. Есть верхние миры, а есть те, что ниже, как есть верхние и нижние страницы. Так понятно?
Высказавшись, она посмотрела на тех, для кого говорила. Марта сжимала пальцами предплечье Егора, а он стоял, не шевелясь, словно в руках его был спящий ребенок. Ему больше всего на свете хотелось, чтобы эти двое ушли. Сказанное странной гостьей как бы прошло мимо сознания Егора. Нормальный человек в такие вещи не верит и старается держаться от них подальше. Он увлекался «Секретными материалами», но тоже не верил. А сейчас ощутил сожаление о том, что тратил на это свое время.
- Понятно, - сказал он, решив, что от одного простого слова вреда не будет.
- Мы с верхней Линии, из мира, что над вашим, поэтому можем спускаться сюда, - продолжила свое гостья, словно он дал ей согласие именно на это, а не попытался своим «понятно» прекратить странный разговор.
- И не только спускаться. Мы знаем, как вас править, - подытожил гость.
Свеча мерцала и потрескивала фитилем, поскрипывали от сырости половицы, шум дождя то стихал, то возвращался, помогая Егору держать в себе ощущение реальности происходящего.
- Зачем все это? - спросил он, - вы приходите в чужой дом и начинаете рассказывать истории, которым не поверит ни один человек. Чего вы хотите?
Чужаки обменялись взглядами. Их лица глянцево блеснули в свете свечи.
- Вы должны начать вести себя естественно. Это нужно... В этом состоит наша помощь вам, - Джа сделала такой шикарный акцент на слове «помощь», что не заметить было нельзя. - Есть основная ветка, а есть побочные. Жизни, события, обстоятельства - все это ветки. Все это можно выправить. Как вашу. Она тупиковая и подлежит правке. И все потому, что вы постоянно притворяетесь и тем самым создаете ненужные ветки.
- Что-то я и правда ничего не понимаю, - с раздражением сказала Марта. – Ветки, правка... О каком притворстве речь?
- Обо всей вашей жизни. О том, что вы даже друг другу, даже себе самим не показываете своей истинной природы. Зачем скрывать то, что естественно?
На этот раз переглянулись уже Егор и Марта. Слова гостей все больше походили на бормотание лунатика.
Нелепость ситуации напрягала. Хотелось, чтобы исчезло скребущее, рвущее душу чувство неудобства, хотелось чего-то простого и привычного…
- Выпьете чаю? – спросила Марта. Мир вернулся к простоте и естественности, отличавших его до появления странных гостей.
- Они все еще ничего не понимают, - с полуиронией-полуиздевкой сказал парень.
Девушка бросила книжку на пол, вытерла ладони о свой странный плащ и поглядела на Егора:
- Попробую еще раз объяснить. Жизнь не такая, какой вы ее видите. Но у вас так принято - придумывать сверх… еще что-то. Какие-то надстройки на реальность. Например... Если кто-то хочет кого-то полюбить, то он и полюбит. Если желает, чтобы ему казалось красивым дикое сочетание цветов, например синее и алое, то оно и будет. Постепенно таких «я хочу, а значит так и есть» набирается все больше. Четкий, ясный сюжет и простой мир утяжеляются ими... И возникают ненужные развилки и ответвления, на которых все так, как вам хочется. Но такие сюжеты и линии никогда не выживают. Поэтому нужна правка. Вы ведь хотите выжить? Жить? – почему-то поправилась гостья.
- Мы уже живем, - сказал Егор. Его трясло, а он заметил это только сейчас.
- Джа, заканчивай.
- Да я уже, - сказала девушка и от этого «уже» дрогнула Марта.
- Что вы делаете? - голос любимой был не громче дождя за окном.
Гостья встряхнула ладонями с легкой брезгливостью и снова вытерла их о плащ, словно где-то и как-то успела запачкаться:
- Возвращаю вас в норму. Не волнуйтесь, сразу вы ничего не поймете. Но у вас тут подходящая сцена для того чтобы вы вернулись к естественному восприятию, - она кивнула на обстановку и Егор вдруг снова увидел убожество своего дома, в особенной полноте, очень обидной и болезненной... Дыхание перехватило, словно его ударили под дых. – Когда фигуранты в курсе, правка проходит лучше.
- Поэтому вместо того чтобы выправить вас без разговоров она затеяла это,- усмехнулся гость и дернул рукой, словно хотел жестом проиллюстрировать слова, но не знал – каким, – Для вашего же блага.
Мир дрогнул и пошел волнами. Когда волна схлынула, Егор и Марта оказались в разных концах комнаты. Дождь за окном припустил всерьез.
- Готово. Пошли. – Теперь уже Джа торопила своего спутника и в пуговичных ее глазах Егор увидел что-то вроде каприза и легкого страха. Так ребенок, нарисовав что-то, подбрасывает рисунок на стол взрослого и убегает. Он ждет похвалы, но не хочет знать, если рисунок плох.
Двое направились к двери.
У Егора, бессмысленно смотревшего вслед, вдруг страшно заболели глаза и заныли зубы. Гости, которые покидали его дом, не попрощавшись, не изменились, но теперь он просто не мог на них смотреть. И все что он смог - это закрыть глаза. А когда открыл их, они снова были вдвоем.
Он и эта девушка, которую он почти не знал.
И она тоже смотрела на него по-новому.
На периферии зрения маячило то убожество, которое гостья назвала классической формой запущенности. Хорошая сцена? Да, для того чтобы он как следует рассмотрел девушку, стоявшую возле зеркала. Она не была красивой и не могла быть, даже в глазах того, кто любил ее. Слишком скуластая. Нос с горбинкой, а губы - слишком бледные, ей следовало пользоваться помадой поярче. Правда, волосы ее были красивы – темный шелк, но короткие. А как жаль!
Антураж из убогой обшарпанной комнатки с дряхлой мебелью не помешал ему вспомнить, как приятно провести ладонью по этим волосам. Нежная мягкость волос под пальцами была и будет реальна.
Егору вдруг захотелось спросить о важном. Но Марта успела первой:
- Ты захотел полюбить меня, и потому полюбил?
Он покачал головой:
- Все вышло само. Если я и хотел чего, так это... Ну, просто увидеть в тебе... Тебя... Себя... Я не знаю, ты так смотрела, Марта! Я хотел понять, почему ты так смотришь.
- Я смотрела, потому что смотрел ты. - Она тряхнула головой и снова сбросила на глаза свою надоедливую прядь, но в этот раз не рассердилась. Девушка огляделась и заметила с тоской: - Кошмар. Как можно тут жить, Егор?
Он пожал плечами, а потом подошел к ней и взял за руку. Это было как раз то, что нужно: прикосновение и дождь за окном.
- Наверное, можно, если вдвоем. Знаешь, ты не смотри.
Она молча уткнулась лицом в его широкую грудь и замерла. Нет, не плакала, а просто дышала.
Он тоже бросил взгляд вокруг. Дом… мир стал другим. Не только из-за обшарпанности и убогости. В нем отчаянно не хватало... Какого-то сияния, которое словно облагораживало все. Того, что делает неважным убогую обстановку и отсутствие света. И «не смотреть» было предложением труса, закрывающего глаза на свой страх.
- Нет, не могу, - Марта отстранилась, и он не попытался ее удержать. Дождь все лил, и свеча могла вот-вот погаснуть. - Не могу!
Да и он сам не мог тоже. Но откуда взять то, чего нет? Разве только…
- Марта, а ты сможешь нарисовать?.. - Он сжал губы, так и не найдя слова для того «не-до» которого им не хватало, для того что позволяло жить, а не существовать. И испугался - не того, что любимая не поймет, а собственного предложения.
- Могу! - она поняла, не осудила за необычность предложения, а ухватилась за него с необычайным увлечением, - но, Егорка, нужен свет!
Он кивнул. Свет у нее будет. Сколько угодно света.

При свете второй и последней свечи, зажженной от первой, он отодрал от стены кусок обоев – со звуком, похожим на шум дождя, а потом и фанерку, за которой прятался камин. Прежние хозяева дома поленились заложить его кирпичом, а Егор, делая ремонт, просто заклеил обоями.
Дров, конечно, не было, зато имелось много бумаги и давно отжившая свое мебель. Он начал со стула, его даже ломать не пришлось – стоило чуть нажать, и он сам рассыпался в руках Егора. В камин, все в камин, в огонь, который там уже пылал. Он больше не боялся потерпеть неудачу. Не хотел бояться.

Кресло Егор пожалел просто потому, что в этом чудовище любила сидеть Марта, а вот второму стулу не повезло – а может, повезло, ведь если у стульев есть душа, то огонь отпустил ее на волю из кривобокого обшарпанного деревянного тела. Может, в благодарность за это, он долго горел ровным и ярким светом.
Когда огонь разгорелся как следует - а они еще пили остывший, но такой вкусный чай – Марта взялась за краски, с которыми никогда не расставалась. И за безликие стены дома.
Она начала с детского рисунка - веселой рожицы с лучиками, маленького солнышка, под которым нарисовала двух человечков, что держались за руки…
Егор наблюдал. Егор восхищался и безбожно хвалил каждую линию, а Марта смеялась или делала вид, что сердится, но рисовала, не останавливаясь. И говорила. Они обсудили прошлое и будущее - так же, смеясь.
Когда безудержное веселье чуть поутихло, Егор улучил момент и спросил:
- А если они снова придут?
Марта оторвалась от раскрашивания обоев и посмотрела на него.
- Я рисую мир, в котором для них нет места. Они не придут.
Она нахмурилась, отошла не три шага, и оттуда взглянула на картину.
- Не совсем то... Помоги мне.
Девушка не сказала, как, но предоставила ему самому искать выход. И он придумал и прочел ей стихи:
- Шутка ли – новое сотворенье,
Мира, а может простой души?
Выбор – труд, но поймай мгновенье,
И все, что захочешь, перепиши.

Меня - как рисунок на белой глади,
Черными грифелем от руки…
Лучше остаться штрихом в тетради,
Чем в жизни серым стать от тоски,

Тоски творения, чуда, рая,
Побега - прочь от постылых фраз.
Но я рисунок и что я знаю,
Кроме того что немало нас,

В этой истории, что связала,
Все творенья, творцы, пути?
Сотри, что есть; нарисуй сначала
Чтоб снова меня найти.

…Темное, ночное и пасмурное, небо еще даже не обещало рассвета, когда все стены стали расцвели картинами - их мечты, их надежды. Счастливый человек за час успеет столько, сколько несчастный не сделает и за день. Сценки из прошлого и будущего – не просто воспоминание, а возможность взглянуть на все со стороны.
Первая: они встретились в парке - и Егор, наконец, увидел себя так, как видела его Марта, и ощутил нежность и любовь. Он тоже не был красивым, но только не для нее. Она не соврала ни одним штрихом и ничего не приукрасила, скорее наоборот. Просто нарисовала его особенным...
Вторая: они в горах у озера. Егор и Марта так и не решили, какое это будет озеро, но не стали ругаться и спорить, так что это было просто озеро и просто горы.
И тот смешной случай в офисе, когда они нечаянно встретились - он чинил очередной телефон, а она доставила почту из своей конторы. Классическое столкновение, рассыпанная по ковру корреспонденция, и «Ой, девушка извините, я нечаянно!» - «Ничего, бывает». – «А там нет писем для меня?» - «Нет, но сейчас будет» - и Марта, быстро написав что-то на клочке бумаги, сунула записку ему, прежде, чем убежать. «Егорка, у тебя шнурок развязался» - и дразнящая рожица.
Они вдвоем в маленьком театрике в подвальчике, куда так и не зашли ни разу. Марта не знала, как там внутри, и он не знал, но это был именно тот подвальчик. А на сцене играли пьесу по Экзюпери…
- Хорошо. Ведь хорошо, правда Егорка?
Он просто кивнул и подумал обо всем, что они наметили для себя на будущее. Не какие-то особенно-большие планы, но раньше они никогда не строили планов.
- А мы не пожалеем, Егорка? – тихо спросила Марта, опустив кисть.
- Пусть! Мы еще ничего не сделали, нам даже жалеть не о чем! И даже если мы не полезем в горы, а если полезем, но не найдем там озера, и если в том театрике все не так, а актеры бездарны, и даже если множество «если» встанут у нас на пути... – Он подхватил ее ну руки и засмеялся. – Марта, тупик - это когда ты веришь, что выхода нет! И вот не стану я в такое верить!
- Ууу сколько пафоса, Егорка! – смеясь, ответила любимая.
Он промолчал и, не выпуская ее из рук, представил, наверное, не менее пафосную сцену - предложение руки и сердца. В его мыслях Марта сказала ему «да» и кивнула.
Может быть, какой-то вопрос отразился на его лице, потому что Марта и правда сделала кивок.
И Егор понял - это и есть реальность. Его и ее. А настоящая или придуманная - не важно.