Яркое полуденное солнце лениво поглядывало на копошащихся внизу людей. Его не интересовало, чем они заняты и куда торопятся.   Люди спешат, не обращая внимания на темноволосую девушку.  Откуда им знать, что она сидит на остановке вот уже несколько часов, уставившись в одну точку не видящим взглядом? Люди спешат по делам, озабоченные лишь своими проблемами, не оглядываясь назад и не останавливаясь, чтобы осмотреться.  Откуда им знать, что в этот момент в сердце темноволосой девушки происходит борьба не на жизнь, а на смерть? Как бы пафосно не звучали эти слова, но так и происходило с Софией Леруа. Было очень раннее утро, когда она, поняв, что пытаться выспаться бесполезно, собралась в городскую зону. Мысли о возможной беременности совсем лишили её покоя, вынудив выпить успокоительные лекарства. Какая-то часть её слабо возмущалась, что любые препараты могут повредить ребенку. Этот материнский инстинкт, доселе молчавший, направил все силы на сбережение маленького зародыша. Стоило Софи потянуться за сигаретой, как возникала возмущенная мысль: «Ты что? Тебе нельзя!». Она спорила, приводя себе аргументы, что вероятность беременности 50/50, так как верить алкоголику-доктору глупо. Сделать тест не означало узнать окончательно, ведь так же есть вероятность не точности. А София хотела знать наверняка, поэтому и договорилась с врачом из города, который помогал когда-то Лорелайн. Для этого приема пришлось выгрести значительную часть сбережений, но она рада заплатить за опровержение. Все что угодно, только бы не было этого малыша, который своим появлением готов перечеркнуть все. Мысли сводили её с ума, поэтому в больницу она приехала задолго до начала рабочего дня. И это не смотря еще и на то, что на получение разрешения ушло много времени. Каждая минута тянулась в несколько раз дольше, каждый час превращался в пытку. Иногда ей начинало казаться, что это не сердце беспокойно бьется, а ребенок шевелиться. Не с умилением она замирала на больничном кресле, а с ужасом и гневом. Ребенок.  Она хотела перечеркнуть это слово и все связанное с ним, стереть раз и навсегда.

Когда доктор наконец-то пришел, она подскочила так резво, что испугала мужчину, который подумал о нападении. Для него в жизни все шло спокойно и размерено. Красивая просторная квартира в благополучном районе, приличная страховка, членство в загородном клубе снобов под стать ему, две машины класса люкс. Все хорошо, просто отлично. А ей досталась оборотная сторона карты, на которой тьма, грязь и одиночество. Теперь еще и это. Анализы, уколы – все что угодно, лишь бы скорее выяснить истину. София с трудом сдерживала эмоции в ожидании результатов. Ей хотелось то истерически рассмеяться, то горько разрыдаться, то разломать в мелкие кусочки кресло. Не понимая, что с ней происходит, она впала в некое состояние разрушающего ужаса. Ей казалось, что её тело, её душа,  её мозг и разум медленно разлагаются с невыносимой болью. Пытка ожиданием, пытка не известностью, пытка страхом. И вот сейчас, когда она сидит на автобусной остановке и смотрит в одну точку, Софи знает, как все обстоит на самом деле. Там, внутри неё, притаился ребенок, незваный гость, захвативший её тело. Она злилась, потому что из-за этого крошечного комка плоти уже не принадлежит себе. Он диктует ей что делать, управляет её эмоциями и чувствами. Он запрещает ей так много, что София начинает чувствовать себя марионеткой. Нелепо – ребенок, у которого еще нет пальчиков, управляет ей как кукловод.

Пытаясь разложить все по полочкам, понять, что же ей делать, София несколько раз подряд прокручивала в голове одни и те же доводы. Она не может оставить ребенка, потому что не сможет позаботиться о нем. Оставленная матерью в детстве, Софи не знала, как правильно проявить любовь. Они с братом создали призрачный замок из песка, в котором нарисовали иллюзорный уют. Совместные обеды, посиделки по вечерам с разговорами о событиях прошедшего дня – все это оказалось настолько хрупким, что развалилось, как только они разъехались. Что теперь осталось от их семьи? Будучи детьми, они не смогли заложить правильные ценности в фундамент. Давид стал одиноким волком, жестоким и беспощадным, у которого всего одна слабость – сестра. В его жизни нет тепла, нет света, нет радости, а лишь ежедневная борьба. София стала измученной непрекращающимися ночными кошмарами девушкой, которую каждый предстоящий вечер заставлял думать о самоубийстве. Она умирала каждый день, она каждый день примеряла смерть, планируя, как это произойдет. Обычно это происходило так: вот она берет толстую веревку, завязывает скользящую петлю, какими ловят быков для родео. Другой конец веревки закрепляет на покрытых ржавчиной перилах балкона, надевает петлю на шею, забирается на тонкий поручень и …. И она спускается обратно на балкон, скручивая не пригодившуюся воображаемую веревку. У Софии никогда не хватало решительности взять настоящую веревку и хотя бы попытаться. Закованная в собственных страхах и слабостях, она не могла использовать этот единственный вариант, который казалось, мог принести ей избавление. Закованная невидимыми цепями со всех сторон в вечном мучении, у которого нет конца, Софи не хотела обрекать на это и ребенка. Стоило ей представить, как малыш будет прибегать к ней в кровать весь в слезах и холодном поте от приснившегося кошмара, как сердце начинало покалывать. Она растирала  левую часть грудной клетки, желая облегчить боль, старалась дышать глубоко, чтобы успокоиться и перестать принимать все близко к сердцу.

Помимо темной стороны ночи, есть еще и другая – ребенок будет обречен прозябать в гетто. А выбор для него не велик: либо стать ущемляемым со всех сторон слабаком, либо стать одним из головорезов. Любой из вариантов казался ей не приемлемым. Нет, не этого она хочет для своего сына. А если девочка? София не сможет выпустить её на улицу без страха, что какой-нибудь подонок надругается над ней. Софи не сможет уберечь её от «мамочек» как некогда сделал брат, пожертвовав не только двумя годами своей жизни. Ей иногда казалось, что тогда Давид потерял и душу. Жертвы, жертвы, всегда приходиться чем-то жертвовать.

А что с ним делать? С детьми же надо разговаривать, но София никогда не могла найти общий язык даже с подростками. Пеленать, кормить, подмывать – она никогда не могла себе представить, что будет делать что-то такое. А тут несколько месяцев и все это свалиться на неё! Нет, она на это не согласна! Уже более твердо посмотрев вперед, Софи машинально скрестила руки и прикрыла живот. Защитный материнский инстинкт сработал независимо от желаний девушки и направлен на неё саму. Как возможная мать она должна была защищать малыша от опасности, но кто защитит ребенка от неё самой? Сейчас главную угрозу зародышу представляет она и только она.

Очнувшись от размышлений, София заметила, что покусывает кончики волос. Старая привычка, которая всем говорит – она в смятении. В детстве отец пытался отучить, пытаясь опередить и посыпать волосы перцем. Но Софи упрямо продолжала, плача навзрыд оттого, что жжет губы и язык. Она не могла понять, почему нельзя, что она делает не так. Постепенно привычка покусывать кончики волос искоренилась, но не до конца. В самые напряженные моменты она забывалась и начинала вновь. Если Давид успевал заметить это, то обычно смеялся, что для неё волосы медом намазаны.

Вспомнив о брате, девушка помимо своей воли заулыбалась и воспаряла духом.

Так как она сама не сможет принять окончательное решение, София размеренным шагом направилась к Давиду. Привыкнув, что брат всегда советовал действительно разумные вещи, она твердо положила в сердце, что поступит именно так, как он скажет. И хотя с одной стороны ей было очень страшно, она знала – Давид поддержит и поможет. И вдруг представила, как они вместе гуляют с малышом. От этой картины Софи стало так сладостно, что она заулыбалась в предчувствии от чего-то прекрасного. Но вот опять перед глазами возникла другая сторона – её прошлое, то, на что её обрекли родители, дав жизнь. Если бы она никогда не родилась, то насколько бы счастливой могла быть! Возможно, когда-то Лорелайн так же размышляла, что ей делать – рожать или нет. И что же  стало тем решающим фактором, который перевесил на сторону «за»? Из-за какой мелочи она обречена страдать каждую ночь в кошмарах и каждый день в ожидании вечера? Нет, наверное, все же нужно избавиться от малыша, чтобы он не страдал, так будет для него намного лучше. 

Когда гараж, в котором работал Давид, появился перед Софией, девушке показалось, что камень с души свалился. Еще чуть-чуть и она будет знать, что  делать.

- Софи, - Голос Давида завибрировал от радости. Она часто подмечала, что когда брат счастлив, то он почти что как кот довольно мурлычет.

- Знаю, мы не давно виделись, но у меня проблема. Нужно обсудить, - София хотела уже продолжить рассказывать, как запах мазута и бензина закружился вокруг неё, вызывая приступ тошноты. Она махнула рукой, призывая брата следовать за ней, и выбежала на улицу. Не успев завернуть за угол, она наклонилась, высвобождая то, что еще было в желудке. Давид обеспокоено следовал за ней, зная, как часто сестра болеет. Он уже начал рисовать в голове возможные варианты, думая, что как минимум Софи скажет что умирает.

- В чем дело?

Устало усмехнувшись, София посмотрела на брата и ответила:

- Ничего особенного, просто организм борется с захватчиком.

Давид с недоумением посмотрел на неё, ожидая уточнения, но та молчала. Ему потребовалось несколько минут, чтобы все сопоставить и понять, о чем же идет речь.  Он подошел к сестре, обнял, и тихо спросил:

- Мне тебя поздравлять?

- Не знаю, - выдохнула Софи. – Я пришла к тебе за советом. Этот ребенок не запланирован, поэтому я не знаю, как поступить и что делать. Даже о чем думать не знаю. Все так запутано.

Она испугано прижалась к нему, ощущая тепло его тела и  родной запах. В какое-то мгновение она даже почувствовала, что ничего не произошло, что все, как и прежде. Софии захотелось остановить время, чтобы никогда больше не пришлось ей думать о том, чтобы убить ребенка. Она хотела, чтобы навсегда ушло в прошлое это ощущение неприязни к ребенку, который ни в чем не виноват. Она хотела стать маленькой девочкой, когда все эти проблемы были очень далеко, когда все было так просто и легко. Но сколько не занимайся самообманом, но проблему нужно решать. Софи посмотрела на лицо брата, пытаясь уловить ход его мыслей, и спросила:

- Что мне делать? Я поступлю, так как ты скажешь.

Давид тяжело вздохнул. Что он мог еще посоветовать? Ответ и так ясен, хотя и не приятен. Он покрепче обнял сестренку и проговорил:

- Когда ты родилась, врачи говорили что из-за порока сердца максимальный срок твоей жизни три года. Но ты выжила, ты стала такой взрослой и красивой. А твое сердце, оно так и осталось слабым. Любое чрезмерное волнение может стать роковым, любая физическая нагрузка убьет тебя. А беременность тяжелый период, так что сомневаюсь, что ты сможешь выносить ребенка, не повредив себе. А роды…. Я не разбираюсь в медецине, но про твои диагнозы все же почитал не мало информации. При загибе шейки матки роды могут быть очень тяжелыми. Конечно, если бы  у нас делали кесарево сечение, то возможно еще ничего, обошлось бы. Но ты знаешь, что в этом плане у нас надеяться не на что. Да и в городской зоне никто не станет тобой заниматься. Я не вижу смысла идти на то, что заведомо убьет тебя. Ребенок, который там, внутри тебя, - Давид осторожно коснулся живота сестры. – Мой племянник, и я, наверное, должен заботиться о нем. Но если мне приходиться выбирать: ты или он, то я выбираю, конечно, тебя.

София поняла совет брата и даже вздохнула легко. Теперь ей не нужно задумываться, все решено. Она сможет перекладывать ответственность на Давида, если вдруг вздумают напасть муки совести. Девушка понимала, что того, кто у неё внутри, не нужно воспринимать как ребенка, как живое существо, иначе будет тяжело решиться. Мысленно она отстранялась от осознания, что это её дитя, что она собирается убить его. Софи не задумывалась, насколько правильно поступает, думая так, ведь она не видела другого выхода. То, что еще недавно девушка была готова принять ребенка, только бы брат запретил делать аборт, растаяло как дым.

Взгляд Софии устремился куда-то за Давида, и она изнеможденно простонала:

- О, нет, что он тут делает?

Священник, что так странно смотрел ей в след несколько дней назад, когда она узнала о своей беременности. Для Софи он стал символом значительных перемене в жизни, поэтому его появление здесь на её взгляд не сулило ничего хорошего. Тем более что мужчина в сутане, слегка прихрамывая, приближался именно к ним.

- Ты его знаешь? – удивленно спросил Давид. У них в семье к христианской религии относились негативно, потому что евреев унижали, убивали и мучили, провозглашая, что делают это во имя Христа. Лорелайн постоянно говорила, что если бы люди действительно следовали за Иисусом, ради которого преследуют их народ, то давно бы простили предкам современных евреев. И позволили стать частью  большого мира, вне этих стен.

- Видела как-то несколько раз.

- Извините, вы Леруа? – спросил подошедший священник, прищурив глаза так, что зрачки глаз практически не было видно. – Я вас давно ищу.

- Почему?

Давид подозрительно осмотрел мужчину и незаметным движением направил сестру себе за спину. Любая угроза опасности благополучию сестры чувствительно воспринималась и максимально пресекалась. Кто знает, что на уме у этого человека?

- Я занимаюсь исследованиями о жизни первых монахов-тамплиеров. Среди них был Филипп Леруа. Согласно составленному генеалогическому древу, вы его потомки.

Как бы красиво не говорил священник, как бы складно не звучали его слова, но Давид не мог поверить во все произнесенное и расслабиться. Они с сестрой не могли помнить своего предка, а после пожара, что произошел у них за год до ухода матери, ничего не осталось. Ни фотографий, ни писем, ничего.

После очередной погони за призрачным кайфом, отец, возомнив себя на рыбалке, пытался развести костер прямо по середине квартиры. Софи чуть заживо не замуровало в их комнате. Давид и Лори  с трудом смогли вызволить её, но в итоге весь дом сгорел как спичка, а Лорелайн еще полгода пыталась залечить ожоги на руках, мотаясь по больницам. В связи с тем, что на отца завели уголовное дело, он быстро исчез в неизвестном направлении, а Давиду пришлось искать работу, чтобы оплачивать лечение мамы. В гетто не было нужных специалистов, а в городе с  трудом удалось убедить одного врача взяться за Лори. Но гонорар он потребовал настолько высокий, что Давид выматывался, пытаясь набрать нужную сумму. Хорошо еще, что государство всех погорельцев поселили в соседнем доме, выдав семье Леруа вместо двухкомнатной квартиры, трехкомнатную. А то жили бы на улице как бомжи.

- Мы про своих ближайших родственников-то мало что знаем, а вы еще спрашиваете про тех, что жили несколько веков назад.

София серьезно смотрела на священника. Она не знала, как бы ей помягче послать его куда подальше, потому что сейчас ей нужно побыть с братом наедине. Она не хотела делить с кем-то еще это мгновение, когда принимается очень важное решение.

- Я не спрашиваю ничего, я думал, что вам интересно узнать про вашего предка.

- Нет, вы ошиблись, нас не волнует ничего из того, что вы можете рассказать, - рявкнул Давид. София удивлено посмотрела на него: она не ожидала от брата такой грубости.  Негативные эмоции Давид оставлял за занавесом жизни, так что никто не видел и даже не мог представить, что он на такое способен. София, как сестра, все его недостатки воспринимала философски и покрывала любовью. Но в такие моменты не могла скрыть удивления.

- Ты чего? – шепотом спросила она у Давида, толкнув его локтем в бок. Тот сердито глянул на неё, но промолчал. Священник переводил взгляд с брата на сестру, и тоже ничего не говорил. Не известно, сколько они бы так стояли и молчали, но тут Давида позвали, сказав, что работу за него никто делать не будет. Священник все так же, не произнося ни слова, попрощался, поклонившись до земли, и направился в сторону дороги. София пристально посмотрела на брата, взглядом требуя объяснения.

- Что? Ну не люблю я священников, а сейчас и не до него совсем. Пойдем, я провожу тебя. После работы я собирался кое-куда пойти, а потом постараюсь зайти к тебе и поговорить.

Давид бережно взял сестру под руку и повел по дороге в сторону остановки. Как бы ему не хотелось не оставлять Софию сейчас одну, но уйти с работы он тоже не мог. Ему с трудом удалось найти такое хорошее место, а с учетом высокой безработицы в гетто, никто не будет с ним носиться. Тем более он думал, что вечером они смогут все обсудить. Давид не знал, что судьба приготовила им сюрприз, который переменит их жизни.