Из чаши жизни время воду пьет,
И перед временем любой так безоружен…
Ночь кобылицей черной разобьет
Копытом лик Луны, дрожащий в луже

Моя ладонь погладит горизонта шрам,
И я уйду, как все, как тень, Со всеми…
И передам привет семи ветрам,
Которые догнать не могут время…

Текут секунды, стрелка как копье,
Приносит боль до крика и до стона,
И я приколот к миру этим острием,
Как насекомое – булавками к картону

ИСТОРИЯ
История, словно луна, переменна,
Великое время, мечты непохожи!
А в небе неистово синем, весеннем
С утра будет солнце,
Но только все то же…

Рисованный город, туманное утро,
Крутые ступеньки, ограды и липы.
Он кто? Он беглец. Он не может быть мудрым.
Он в землю впитался водою пролитой.

Глаза как у нищего, голос с волненьем.
Фанатик в венке из цветов гиацинта.
Остаться не мог - это было мученьем.
Он выход искал, не найдя лабиринта.

И время за ним, торопясь, запинаясь,
Идет, несмотря на чужие желанья.
Упал и, подняться уже не пытаясь,
Хотел, но не мог обрести покаянье.

Он стал одиноким, забыл, что есть вера,
Бездумно бродил, но не смог стать сильнее,
Придет он куда-то – огонь не согреет...
Лишь тем, кто стучит, открываются двери.

Я не знаю, как сходят с ума.
Мой распластанный по ветру парус
Собирает в объятья туман…
Я не смею шептать слово «каюсь».
Это слово – холодный глоток,
Подорожник, приложенный к ране,
Это слово проходит, как ток,
Через вены и через страданья.
Через время… и кажется мне,
Ветер парус не рвет, а ласкает,
Тень от птицы горит на окне,
Тень сирени застыла в стакане…
Я не знаю, как сходят с ума,
Не жалея о том, что не знаю,
Я не смею шептать, я нема.
Прошепчи за меня…
Умоляю.

ТИГР
На его спине – ожог от плети,
И тигриных вздохов полон воздух,
Как ожоги рыжие полоски
Словно раны – черные полоски.

Буйволом с синицей на загривке,
Обходил Империи границы
Взгляд его, бунтующий, игривый,
Оставлял ожоги на страницах

Им прочтенных книг. И каждый вечер
Он просил у мира амнезии,
Получал в ответ дары иные,
До прожженной болью этой встречи
С палачами.

…Ссадины как огненные метки,
Рубище не прибавляет лоска,
Просто им попался тигр в клетку,
Не такой как все… а все - в полоску

Что такое страсти? Черви в хлебе,
Волосы, взломавшие заколку,
Так кровавой свастикой на небе
Вспыхивают молнии осколки,

Так бежит соленой красной коброй,
Под бесплотным узнаваньем стали
Струйка крови вниз по тонким ребрам
Отражая свой изгиб в металле.

Так король, сорвав с себя ливрею,
Впитывает кожей струи власти,
Шах и мат. И все. И сложен веер.
Я не знаю, что такое страсти.

Солнечные зайчики

Ты пахнешь апельсином и корицей.
Читаешь только ленту новостей.
Ты перепутал журавля с синицей.
И веришь в чудеса. Воздушный змей
Хранится у тебя на чердаке
Среди игрушек, чертежей, зонтов.
Ты так не любишь дождь. В руке
Сжимаешь зеркало, освобождая от оков
Их, любящих тепло и свет.
Тебе принадлежащих монопольно.
А ты… не научился слово «нет»
Произносить. И делать больно.

Зеркальный круг, что покрывают трещины,
Так манит послесловием в пучину,
А мне нужны баллон и декомпрессия,
А мне нужны года, нужны морщины

Чтоб хоть на йоту лучше понимать тебя,
Приблизится хоть до палеолита,
И выпускная шелковая мантия,
Не то, что велика – она не сшита.

Под свитером мне кожу жгло распятие,
Моя стрела ушла за стены тира,
Раздвинуты границы восприятия
До еле уловимого пунктира.

Разорвана вселенская гармония,
Моих несостоявшихся призваний
И я живу в засилии омонимов,
И режусь о траву, а не о камни.

Но ужас – ничего не поменяется.
Пусть даже будет тридцать раз по тридцать,
Веслом к твоей воде мой дух склоняется,
И хоть сейчас имей возможность сбыться.

Пойду на мост - сливаться там с колоннами?
Пройдешь ты мимо – посмотрю хоть сверху.
С умершими, слепыми, с нерожденными.
Но не из глаз другого
Человека.

За дождем...

Мы так долго верим, что уйдем
В Мир Теней, божественный иль явный,
Вот моя рука, и за дождем
Ты увидишь радуги сиянье.

Почему-то вызывает дрожь
Этот миг Свободы окаянной,
Вот моя рука, и ты поймешь,
Как прекрасно просто не бояться...

Ночь. Песок. Святая тишина.
Как легко смотреть сквозь нашу призму!
А Свобода... Так ли уж важна
Эта ценность по сравненью с Жизнью?

Нет. Нельзя. Неправильно. Не так.
Мир ведь не такой, как мы хотели...
Просто помни – я тебе не враг,
А всего лишь часть другой системы.

На клавишах тень, а на панцире дыры,
Дымится моя броня.
Лицом к монитору, спиной к судьбам мира,
И так до исхода дня.

Пишу сообщение, пальцы как тени
Мелькают, крадутся, ждут.
Смотрю на экран и среди привидений
Черчу твой дневной маршрут.

Я знаю, когда ты приходишь с работы,
Когда ты ложишься спать.
Как кошку зовут твою, где твои ноты –
Та кожаная тетрадь.

Я знаю, и клавиши чувствуют руки,
Я чувствую твой пожар,
Куда ты несешь свои беды и муки,
Как жаль, что не в мой кошмар.

Играть не умею, я путаюсь в нотах,
В преддверии новых бед
Не просто смотрю, но с открытым блокнотом
Учусь у тебя тебе.

Ты резать меня научи на живую,
Не ждать до исхода дня.
Ты даже не помнишь, что я существую –
Так отпусти меня.

Падай монеткой с моста, холодная осень.
Мой красный плащ развевается, как закат.
Шестерни клинит от взглядов, смещает оси…
Слово за словом. Жаль только – невпопад.

Падай вороной, черничная ночь влюбленных.
Темная водная гладь отражает огни…
Воздух тяжелый, прозрачный… такой соленый,
Сквозь расстояния действует, как магнит.

Падай ключом… возможность начать сначала
Пусть растворится, как мысль, в объятьях воды.
Падай с моста разбитым стеклом бокала,
Жажда быть вместе с тобой.
Развели мосты.

Ничего никогда и ни с кем не бывает как раньше,
В белой дымке годов видно только дорогу и крест.
И другой, неизвестный пока в этом городе мальчик
Будет петь у костра про два дома на желтой горе.

Ничего никогда не впаять в янтари обещаний,
Не увидеть до тонкостей кубок в сегодняшнем сне,
Питер Брейгель, когда рисовал шесть слепых в их отчаянии –
Тоже видел, наверно, тень завтра на желтом окне.

Тоже видел, как время скользит за их спинами тенью от ветра,
Отражая в себе их падения как в зеркалах,
И никто и никем никогда не бывает отвергнут,
Просто кто-то уходит вперед, а оставшийся плачет в углах.

От таких, как ты, все бегут с ожогами в пол-лица,
Собирая с лестниц ошметки своих вещей,
Проклиная на всех наречиях мать, отца
Лишь за то, что они на свет родились вообще.

От таких не придут обратно в густой туман,
И не снимут в прихожей пальто, и не включат свет,
А в цепях фонарей с двух сторон съезжают с ума,
Мокрой трассой вокруг земли очертив браслет.

Возвращаясь к начальной точке – я лишь на треть
Тебя вижу всю жизнь – полупрофиль и взгляд внутри,
Вот полить бы до пяток, чтоб было на что смотреть,
Только не выпускают пока такой антифриз.

Все равно каждый вечер смотрю твой проклятый ник,
В каждом средстве связи – онлайн? Не потерян след?
Словно шлем с водолаза сняли, горит ручник…
Твоя память заменит мне виды из окон по всей земле.

Знаешь, детка, иная ты... из другого теста.
Как будто в зефир вместо сахара соль попала.
Как будто спектакль не на сцене - в пространстве зала.
И льнет, и вжимается в горло стальная леска.

И давит, душит сознанье того, что ты близко.
И смотришь в меня, как в колодец, считая кольца.
А я выгораю... бледнею... пугаюсь солнца.
И сбой всех систем, обновление жесткого диска.

В меня дети колют пальцами будто в берсерка,
На ухо друг дружке шепчут, словно не слышу.
Но ты же все помнишь... как била по окнам сетка,
И кто дал мне пропуск на эту глухую крышу.

Как белая лестница лентой к воде спускалась,
И мысли смешались, и роли замыло в шрамы,
Так сходят с ума – в отведенном пространстве рамы,
Картины, что кисть твоих губ никогда не касалась.