Гийом недовольно ойкнул, когда карету подбросило на ухабе, но промолчал, решив ничего не говорить кучеру сейчас, а в последствии рассчитать и заменить более осторожным. Базарная площадь, где уже стояли столбы, к которым должны были привязать осужденных, показалась на горизонте. Ногарэ довольно потер руки, предвкушая скорое зрелище. До сих пор он никогда не присутствовал на казни людей из низшего общества, но Изабелла…. Уж на костре-то она должна проявить слабость и тогда он сможет расслабиться и успокоиться – он выполнил свою работу. Сломать человека, унизить, сделать кем-то ниже блудной собаки – это его долг, его занятие. И тут впервые кто-то решил противостоять его системе, его воле. Но сейчас это будет закончено. Карета притормозила и медленно поехала, лавируя в толпе людей, что стеклись со всего города чтобы поглазеть на казнь двух ведьм. Чумазые с растрепанными волосами дети сидели на плечах у своих отцов и звонко кричали «Ведьма». Многие из них даже не знали полного значения этого слова, и для них то, что должно произойти первое важное событие в их взрослении. Те, кто помладше, стояли рядом с матерями и прижимали лица в подол платья, опасаясь, что могут потеряться в бурлящей толпе. Один, наиболее юркий мальчишка, распихивая локтями людей, пробрался к столбам и, взобравшись на вязанку хвороста, прокричал:

- Везут, их везут.

Не успела толпа повернуться  в ту сторону, куда указывал мальчик, как деревянная повозка со скрипом проехала мимо кареты Ногарэ и приблизилась к месту казни. Из неё выскочили подмастерье палача и начали вытаскивать Бланку, которая билась у них в руках, дико крича что-то не понятное. Решив закончить сначала с ней одной, палачи привязали женщину к левому столбу. Не успели они отойти, как вновь раздались вскрики «Ведьма». Люди с наслаждением наблюдали, как собираются уничтожить двух крестьянок, которые ничуть ни хуже их. Возможность видеть как кто-то страдает, как кто-то слаб и уязвим – для бедняком это самое любимое занятие. Много раз Гийом задумывался о том, насколько жесток народ Франции, что даже трехлетних малышей ведут на посмотреть на казнь как на величайшее развлечение.

Из толпы выделился юноша, в котором Гийом узнал сына Изабеллы. Он бросился к повозке, из которой собирались вытаскивать его мать, чем подал новый повод для злых языков. Среди зрителей волной пронесся шепот:

- Сын, это сын этой ведьмы.

Люди начали переговариваться и от тех слов, что долетали до кареты инквизитора, Ногарэ становилось все более радостно. Он знал, что когда чернь собирается в одном месте, то их сложно остановить, но вот удача – сейчас все их внимание прикована двум женщинам, что обвинили в колдовстве. А значит, все силы их не на бунт против правительства направлен будет, а против таких же, как они, против тех, что всю жизнь работали, чтобы прокормить себя и свою семью, но кому-то перешли дорогу и стали как кость поперек горла.

«А возможно, сегодняшний день кончиться еще большим триумфом», - предположил Гийом, расправляя складки на одежде, внимательно смотря, как Изабелла уверено показывается из повозки. Даже перед лицом смерти женщина выглядела настолько независимо, что настроение Ногарэ стало вновь портиться. Он приподнялся и уже хотел выйти из кареты, чтобы сделать хоть что-то, что испортит ей настроение, но не успел. Взгляд Изы упала на сына, что сдерживал один из подмастерьев палача. Она замерла, не зная радоваться ей или же наоборот расстраиваться. С одной стороны возможность в последний раз увидеть своего сыночка грела сердце, наполняя удивительной силой, но с другой стороны она не хотела, чтобы Жанно видел, как его мать пожирает огонь. Всю жизнь оберегая его от жестокости этого мира, она до последнего вздоха стремилась продолжать делать это. Но что она могла? Запретить? Выгнать? Он уже взрослый и с сегодняшнего дня полностью самостоятельный. Теперь ему придется самому заботиться о себе и если он так решил, то пусть будет так. Изабелла ласково улыбнулась Жанно, послушно идя за главным палачом, который быстро развернул её спиной к столбу и обхватив веревкой, крепко привязал. Рассматривая сына внимательно и пытаясь запомнить каждую черточку его лица, женщина молила Бога, чтобы Он позаботился об её сыне. Всю жизнь она старалась жить так, чтобы угодить Всевышнему и поэтому мало времени уделяла семье, все больше тем, кто нуждался, кто был болен, кто страдал.

А теперь, когда её время на этой земле подошло к концу, она молила о том, чтобы кто-нибудь позаботился об её мальчике хотя бы в память о тех добрых делах, что она делала.

Жанно стиснул зубы, пытаясь сдержаться, чтобы не расплакаться и понимал что сейчас, этот миг, он последний и вскоре мальчик станет круглым сиротой. Словно в наваждении он начал повторять одно простое слово, которое человек кричит в минуты боли, и которое вспоминает в мгновения радости:

- Мама.

Люди, стоящие рядом, услышали это и начали еще активнее шептаться, обсуждая то, что мальчик не просто пришел на казнь своей матери, а еще, скорее всего, и произносит какие-то заклинания, которые помогут ведьме вызволиться.

- Сжечь и сына, - крикнул кто-то из глубины толпы. Одной этой фразы хватило, чтобы все начали дружно кричать, одобряя  эту идею, которая уже у многих сидела в сердце. Гийом поднес руки к груди и радостно вздохнул, наблюдая как изменилось лицо Изабеллы, как боль и страх отразились в её глазах. «Какая удача», - счастливо всматриваясь в свою неприятельницу, думал Ногарэ. А толпа продолжала скандировать:

- Сжечь и его! Раз он сын ведьмы, то значит и он сатана!

Мальчик испугано озирался, сжимаясь от нарастающего гнева людей, и не мог понять, почему они так резко изменились. Еще недавно многие из них чуть ли не за друга его считали, а теперь требуют его смерти. И за что? За то, что он сын своей матери? Но это не правильно! Медленно толпа подталкивала его к кострищу, которое слабо разгоралось, малыши, что сидели на плечах отцов, маленькими кулачками долбили его по голове, хорошо усвоив, что можно делать все с тем, против кого настроены все вокруг. Сердце Изабеллы сжималось от боли, она хотела вырваться, защитить, закрыть собой своего мальчика, но веревки крепко держали её привязанной к столбу. Она несколько раз попыталась высвободиться, но ничего не получилось. Понимая, что вот сейчас безумная толпа до конца рассвирепеет и растерзает её сына на радость инквизитору, чье довольное лицо она видела над головами людей в окне кареты, женщина собралась с силами и прокричала, стремясь, чтобы все услышали её слова:

- Это не мой сын! Он бастард, мы с мужем должны были позаботиться о нем, пока он не вырастет.

Её слова отрезвили толпу. Бастард – это незаконнорожденный сын знатного человека, а значит не известно, чья кровь течет в нем. Убить его – это приобрести влиятельного врага, реального врага, а не возможное проклятие ведьмы. Дети не понимали, почему взрослые притихли о поэтому дергали родителей, громким шепотом спрашивая, почему они остановились. Те лишь отвешивали своим отпрыскам звонкие затрещины, повелевая замолчать. Жанно отпустили, смущенно расступаясь перед ним, словно он в один миг стал королем Франции. Гийом злобно сморщил нос и, распахнув дверцу кареты, все же вышел. Он не обращал внимания, что костер разгорелся и начал припекать осужденных. Он видел лишь мальчика, на которого с большим уважением смотрели люди и который из-за явного вранья своей матери сегодня получил шанс на жизнь. А ведь такой хороший ход был! Да что тело, оно как показали пытки, не влияет на силу духа этой женщины. А вот если бы её душа горела от мыслей, что своим упрямством она неосторожно погубила и единственного сына! Но нет, опять все пошло не так как он хотел.

Жанно смотрел на мать и вся старая боль ребенка, который считал, что матери важнее все что угодно, только не он,  вырвалась наружу в одном слове, в одном выдохе, который гулко раздался в тишине, которую нарушал треск веток, безумное бормотание Бланки и плач ребенка, который испугался того, на что его заставляли смотреть родители:

- Ведьма.

И в этот миг запылало пламя у ног Изабеллы ярким столпом, языки огня лизали тело, но не эта боль жгла сердце матери. Она вспомнила, как в первый раз шевельнулся под сердцем ребенок, словно цветок распустил лепестки. Вспомнила, как в муках родила долгожданное дитя, как услышала его первый крик, возвестивший о появлении нового существа. Вспомнила, как впервые приложила  к груди теплый дорогой комочек, как он впервые произнес «мама»… Иза смотрела в  родное искаженное безумством лицо сына и слезы заливали опаленные огнем щеки.

Жестокий костер погас, Гийом Ногарэ уже давно покинул базарную площадь, опаздывая на королевский ужин, думая о том, что не успеет переговорить с королем об их плане относительно богатства тамплиеров. Толпа разошлась, а Жанно так и стоял на площади. Ему некуда было идти, потому что их дом разрушили люди инквизитора, когда приходили арестовать Изабеллу. Он медленно побрел по улице, планируя обратиться за помощью к своим друзьям и знакомым матери.

Люди помнили, сколько добра им сделала Изабелла, как она жертвовала всем чтобы помочь им, но когда они видели Жанно, то вспоминали и то, как он отрекся от своей матери. Хотя именно им можно было бы адресовать сказанное Христом: «Кто без греха, пусть первым бросит камень», но собственное предательство Изы Шамэ они старались не вспоминать и считали не столь значимым. Отовсюду прогоняли, везде оскорбляли, ругали, нередко избивали -  и он все больше вспоминал мать, которая всегда находила время, чтобы обработать ссадины и царапины на ногах и руках, вытереть сердитые слезы, ласково провести рукой по волосам.

- Бог так жесток. Он отнял у меня то, что было всего дороже, - любил повторять Жанно, сетуя на свою судьбу.

- Нет, - возразил ему однажды спившийся мужчина, что когда-то был стражником и охранял мать юноши. – Это не Бог отнял у тебя самое дорогое, это ты от него отрекся, чтобы сохранить себе жизнь.

Прошло много времени. Умер Ногарэ, умер и король Франции Филипп, на престол взошел его старший сын Людовик, а впоследствии и средний сын Филипп, который оправдал в числе многих Изабеллу Шамэ, вернул честь её доброму имени, а Жанно так и остался отовсюду гонимым. Люди не забывают, когда кто-то предает свою мать даже в порыве обиды. Ведь все проходит и все изменяется, но материнская любовь будет всегда поддерживать и укреплять человека где бы он не находился и чтобы он не делал. И тот, кто отрекается от неё, тот попирает все законы любви, а таковых  каждый живущий на земле остерегается. Ведь им ничего не стоит вновь вонзить кинжал в спину, а то, что человек мог исправиться и осознать свою неправоту – жестокосердечные люди об этом не задумываются, твердо запомнив одно – такому человеку рядом нету места. Вот так и бродил Жанно по миру в полном одиночестве, мечтая найти хоть маленький уголок, где для него будет место. Но на земле он его не нашел, а лишь после смерти обрел свой дом так, где легко все прощают, стоит лишь раскаяться. И где не будут припоминать о твоих прошлых ошибках, какими бы тяжелыми не были они или их последствия. Называется это место – Рай.