9 глава

София медленно шла по коридору, влекомая непонятным чувством. Ей хотелось остановиться, повернуть назад, но ноги сами несли в помещение, что находилось в самом конце. Через открытую дверь на стену падали тени, зловеще прорисовывая, что происходит. Тонкие пальцы призывно манили, ускальзывали вдоль по стене, то вновь приближались.  Встав на пороге, София упрямо смотрела на пол, не желая поднимать взгляд. Она боялась того, что может увидеть, того, на что намекали тени. На кухне, в центре которой находилась большая печь, стояла ведьма. Нос напоминал клюв птицы, остроконечный подбородок выступал вперед, беззубый рот провалился,  на голове что-то вроде птичьего гнезда с торчащими во все стороны ветками. Одежда её состояла из грубой мешковины, испещренной грязными заплатками. Выставив голову вперед, до дрожи в теле напоминая стервятника, что высматривает пищу, старуха не обратила на девушку и малейшего внимания.

Она стояла у пылающей огнем печи,  держа в руках двух маленьких детей за длинные золотистые волосы. Близнецы били ножками по воздуху, беспомощно взмахивая ручками, пытаясь высвободиться из крепкой хватки. На лице старухи отразился голод, сделавший её еще более отвратительной. Малыши уже покрывались оранжевым светом, а тела превращались в украшенные завитушками пряники. Глаза стали как большие изюмины, а губы как шоколадные полосы. София в ужасе смотрела, как ведьма облизывает кроваво-красным языком сморщенные губы, готовясь откусить немного. Девушка начала отступать назад, желая укрыться за дверью от неприятного зрелища. Старушка насторожено посмотрела на неё и, открыв провалившийся темный рот, напоминающийся ножевую рану, расхохоталось. Звуки этого дикого смеха заставили девушку сотрясаться от страха. Тело старухи начал покрываться мелкой дрожью, интенсивность которой все учащалась и учащалась. Ведьма начала покрываться серыми полосами, напоминая древнюю мумию. Хохот начал затихать, доноситься все глуше, пока не наступила тишина, которую нарушало лишь потрескивание огня. Языки пламени, разгораясь, выплескивались наружу, угрожая поджечь все. Она отступила назад, пытаясь укрыться от огня, но не смогла сделать больше двух шагов. Ноги перестали слушаться, и она примерзла к полу, пытаясь в отчаянии сдвинуться. В следующий миг кокон разорвался,  и показалась прекрасная бабочка, с переливающимися золотистыми крыльями. София уже начала расслабляться и от умиления заулыбалась, как бабочка обернулась Лорелайн. Мама! Она призывно протянула навстречу девушке руки, но в этот миг шелковые пряди волос спустились до пола и поползли в сторону Софии, извиваясь как змеи.  Тугие скользкие кольца опутали ноги девушки, поднимаясь повыше, и сомкнулись вокруг горла. Она испугано захрипела, пытаясь оторвать удавку от шеи. Ногти, казалось, до крови втыкались в тельце змей, предчувствие боли охватило Софию и она, наконец, проснулась. Лежа в темноте и всматриваясь в тень от уличного фонаря, она пыталась успокоиться и, перевернувшись на другой бок, заснуть.

Долгие ночи, наполненные страшными темными снами, и впервые ей приснилась мама. Милая нежная мама предстала в виде чудовища, которое пыталось её убить. Но сначала это же чудовище убило двух малышей, двух златокудрых ангелочков, таких беззащитных. Предположения нарисовали в голове такую картину, что София накрыла подушкой голову и отчаянно простонала. Сон показал: мать пыталась убить свое дитя. Не засыпающая ни на миг совесть ехидно указала, что на месте Лорелайн находиться она, а на её месте – не рожденный малыш, которого Софи собирается убить. Она била руками по кровати, надеясь, что таким образом прогонит не нужные мысли. Она старалась спокойно дышать, надеясь, что так поскорее уснет и возможно наступит короткое забвение. Но мысли и воспоминания перемешались в голове девушки в подобие каши, изматывая сердце и душу. Говорят, что ко всему можно привыкнуть, но это когда речь идет о чем-то хорошем. Плохое оно всегда разнообразно, всегда имеет свой почерк и эксклюзивные очертания. Кошмары так и не смогли стать привычным, потому что тогда бы она смогла приобрести избавление от страха и ужаса. Когда же это началось? Сколько лет назад? София устала пытаться вспомнить, потому что ей казалось, что так было всегда. Первые яркие воспоминания относятся ко времени, когда ей было лет шесть. И уже тогда в её жизни присутствовали сны, наполненные страшными образами. Но это было редкостью, а когда началось систематично? Ответ пришел сам собой: когда отец начал принимать наркотики. Значит, вина за все эти страдания лежит на нем? Значит, опять же, родители виноваты в несчастьях детей? Она постаралась прогнать неприятные мысли, чтобы не мучиться в размышлениях о прошлом.

 Темнота, окна от удара ветра слегка дребезжат, звезды таинственно сверкают в небе. Для кого-то романтика, но для Софии все обстоит несколько иначе. Когда луна, заглядывая в окно, рисует на полу и стенах причудливые образы, девушка от лихорадочной дрожи кутается в одеяло. Панический страх не дает закрыть глаза, ведь тогда она не сможет увидеть, кто на неё нападет. Брат учил встречать врагов лицом к лицу, не отводя взгляда. И поэтому она пристально смотрит на шевелящиеся тени, до боли сжимая зубами губы. Тихая осенняя ночь, полная серебристая луна… все не так просто. Софии кажется, что кроме неё в комнате еще кто-то есть, кто-то невидимый, но опасный, зловеще молчаливый. Шорох, тихие, напоминающие сердцебиение, шаги, которые все ближе и ближе, легкое, еле уловимое дыхание… Не в силах бороться с охватившим её ужасом, Софии закрывает глаза, готовая покорно сдаться тому преследователю, что сегодня проник в её комнату. Стук-тук-тук… Сердце гулко бьется, ожидание тисками сдавливает виски, заставляя растеряно трепетать тоненькие вены. Тук-дук-ду…. Сердце бьется так громко, что, кажется, все соседи слышат этот стук. Тук-тук-тук… Все тише и тише и вот измученная девушка все же засыпает, погружаясь в темноту без сновидений, что само по себе уже большая награда.

Утром раздался тонкий писклявый звонок будильника. Изнеможденно открыв глаза, София раздраженно подумала, а зачем она его включила. На работе она еще со вчера взяла недельный отпуск за свой счет, подразумевая, что после операции потребуется время, чтобы прийти в себя. А значит, можно было спокойно поспать, тем более что под утро ей удалось так хорошо заснуть. Недовольство увеличилось еще больше, когда, откинув одеяло, чтобы встать, она заметила что отопление так и не включили. Осенью уже не так тепло, чтобы в пижаме гулять по квартире. Она закуталась в теплый халат и подошла к окну. С неба лениво падал редкий снежок, люди торопливо бежали на работу, птички беззаботно перепрыгивали с перил балкона на подоконник. Если раньше проявление чье-то активности вызывало неприятные карябающие ощущения, то  теперь это невыразимо злило. Она понимала, что это из-за беременности и поэтому еще больше ненавидела ребенка. Обострение чувств заставляло её ощущать себя намного хуже, чем всегда, доводя до крайности. Софии казалось даже, что наконец-то она сможет оборвать свою жизнь и перестанет мучаться. Желая прекратить непредсказуемые изменения внутри себя, она была готова на все. Открыть окно, выйти на балкон и выпрыгнуть, наполнить ванну водой и опуститься на дно, запить парацетамол русской водкой, достать веревку и повеситься. Зачем избавляться от ребенка, обрекая себя на муки совести? Лучше сразу же обрести успокоение. И хотя ей мама говорила, что самоубийцы попадают в ад, но разве есть что-то хуже личных кошмаров? София не могла представить, что в гиене огненной будет намного хуже. Даже ад казался ей чем-то прекрасным по сравнению с тем, что окружало её изо дня в день. Настолько полюбив мысль о смерти, её уже больше не останавливали воспоминания о брате и том, как она дорога Давиду. Устав терпеть изо дня в день мучающие её кошмары и мысли, она стала эгоисткой, что думает только о себе, о своем благе. Решив, что для неё хорошо будет умереть, она упрямо лелеяла эту идею, но так и не могла приступить к её воплощению.

Когда вновь и вновь что-то останавливало в последний момент, София задумывалась, что же держит её на этой земле? Неужели латентное желание жить? Очень много времени она потратила на то, чтобы понять причину, мешающую переступить через грань между жизнью и смертью. И лишь совсем недавно поняла, что держит её страх неудачи. Софи боялась, что выживет и останется калекой на всю жизнь. Кому она будет нужна? Стать обузой на долгие годы для любимого брата? Заставить Давида жертвовать своей жизнью, свободой и радостью нового дня из-за неё? На это она не могла пойти. Эгоизм эгоизмом, но все же София не могла пойти на такое. Лучше жить и мучаться, чем иметь шанс жить, мучаться и мучить при этом дорогого себе человека.

Если бы она знала что есть способ, действующий наверняка, то без сомнения бы пошла на это, но, увы, все относительно в этом мире. Она примеряла смерть, надеясь, что однажды ей все же повезет, а теперь еще и ребенок! Словно нет у неё других проблем! Но решать этот вопрос необходимо как можно скорее, так как зародыш становиться больше и операция по избавлению от него может стать полноценным убийством. Сколько не пыталась София отстраниться от мыслей о том, что собирается убить малыша, который уже живой, у неё не получалось. Она ставила барьер в своем сознании не давая себе осознать окончательно, что тот кто внутри неё хочет жить. Девушка думала, что наоборот, оказывает ребенку услугу. Ему не придется мучаться на этой земле, так же как ей жаждать смерти, бояться ночи. Ребенок раз и навсегда войдет в число тех, кому повезло не узнать жизнь во всех её проявлениях.

Не смотря на то, что решение вроде бы уже окончательно принято и получено одобрение старшего брата, она все же сомневалась. Но так не может дольше продолжаться. Нужно сделать решительный шаг.

София поняла, что не сможет пойти на аборт одна. Ей нужен кто-то, кто будет держать за руку, кто поможет не свернуть, не сбежать. Ей нужен Давид. Кроме брата ей не к кому обратиться. Но его могут не отпустить с работы, как бы она того не хотела. Так же она не хотела, чтобы его уволили из-за неё. Работа в гараже месье Гренье заслуженно считается самой выгодной и самой престижной. София искренне радовалась за брата, когда он устроился туда. Но как бы она не думала, чтобы не приходило ей в голову – необходимо действовать немедленно.

Как ураган, промчалась она по комнате, надевая первые попавшиеся вещи и собрав все что нужно, выбежала на лестничную площадку. Руки дрожали так сильно, что она не могла попасть ключом в замочную скважину, чтобы закрыть дверь. Несколько раз связка ключей с жалобным звоном падала на пол. Софии казалось, что если она замрет хотя бы на мгновение, если она остановиться хотя бы на минуту, то передумает. Возмущенно топнув ногой, она все же смогла сконцентрироваться и закрыть дверь. Устало выдохнув, спустилась вниз и направилась вдоль по улице в сторону гаража, где работал Давид.

На улице теперь не так оживленно, потому что те, кто спешили на работу, уже приступили к своим обязанностям. Девушка быстро шла по улице, вдыхая запах мерзлых листьев, и думая о том, что скоро наступит зима. Она с детства не переносила холод, заявляя что у неё на него аллергия. Софи начала размышлять о том, что не плохо было бы уехать жить туда, где всегда тепло и солнечно, как чуть не столкнулась с рыжеволосой девочкой 6 лет. Локоны ребенка развевались на ветру, напомнив о Ронни.

Иногда она думала, что нужно поставить в известность отца ребенка и говорить о судьбе малыша с тем, кого это касается, так же как и её саму. Но стоило представить его реакцию, как эти мысли сразу же отодвигались далеко в сторону за своей ненадобностью. Ронни слишком инфантильный человек в вопросах семьи. Когда они только начали встречаться, он все рвался показать себя джентльменом и торжественно пытался просить руки и сердца Софии, вызывая гомерический хохот возлюбленной. Для неё замужество – это то, что легко растоптать, легко разрушить, легко перечеркнуть. Когда Лорелайн сбежала, оставив их одних, она поняла, что нельзя надеяться на кого-то, кроме Давида. Выйти замуж – это вручить свою жизнь какому-то мужчине, который подобно отцу, может трепать нервы изо дня в день. Выйти замуж – это привязать себя к кому-то, пожертвовав всем, что дорого и имеет значение. А так как в современном обществе в большинстве случаев браки заключаются именно по «залету», то Софи не привлекала возможность отдать в руки Ронни весомый аргумент касательно свадьбы. Будет лучше, если он никогда не узнает о существовании ребенка. И тут она вспомнила, что во время вчерашнего разговора по телефону Рыжик упомянул, что сегодня до обеда собирается зайти к Давиду на работу. Девушка сразу же остановилась и направилась в сторону небольшого парка. Удобные лавочки, ровные ряды деревьев – иногда создавалось впечатление, что они находятся в городской зоне, а не в центре гетто. Она решила подождать до обеда и уже тогда идти к Давиду.

 София уверена, что брат ни за что не раскроет этот секрет своему другу. Но Ронни может узнать обо всем сам, если она слишком долго будет его избегать. С той самой минуты, когда местный врач сообщил о беременности, она избегала своего парня, потому что боялась выдать себя. Ей казалось, что все кричит о существовании маленького захватчика внутри неё. Критически осматривая себя в зеркале, Софи замечала, что бедра стали больше и живот начал расти, и лицо уже опухает. Она смотрела на себя и не узнавала. Возможно, все это ей только кажется, но если Ронни заметит? Она не сможет соврать ему, глядя прямо в глаза. Он названивал ей несколько раз на дню, она придумывала различные отговорки, стараясь, чтобы ложь не заставила его беспокоиться.

София злилась на ребенка, который своим появлением внутри неё создал столько проблем, но иногда намного больше она злилась на Ронни. И не потому что он помог зачать малыша, а потому что его нет рядом, когда ей так нужна помощь. Совесть останавливала подобные осуждения, напоминая, что глупо винить его в том, о чем он не может знать. Но Софа яростно твердила себе, что он обязан догадаться, почувствовать, понять интуитивно. Она ждала, что на Рыжика снизойдет озарение, и он поддержит её, но ни в коем случае не начнет пытаться привязать к себе. Подобные внутренние ощущения менялись на категоричное желание скрыть беременность от всего света. Материнство казалось ей чем-то постыдным, носящим груз слабости. В каждом взгляде проходящих мимо людей, София видела: они знают, они её призирают, они считают её никчемной женщиной, которая посмела «залететь». Стереотип, заложенный матерью, которая сбежала от них, очень твердо отпечатался в голове, влияя на мысли и поступки: дети – это плохо. Двойственность, бушующая внутри неё, разрушала сильнее, чем постоянные кошмары. Ведь с другой стороны срабатывал заложенный природой материнский инстинкт. Ласковые мысли о ребенке, возможные картины будущего, как она с ним играет, как купает его, сменялись отвращением. София сравнивала, но не могла понять, что же сильнее, чтобы знать, как правильнее поступить. Она понимала, что в любом случае будет сожалеть о принятом решении. И все же лучше избавиться от ребенка и жалеть, что не оставила, чем смотреть на него, и ненавидеть. Любой человек должен быть уверен в том, что родители любят его, что он им нужен. Любовь матери – главная основа в жизни ребенка, на которой строятся взаимоотношения со всеми людьми, которые встретятся ему в будущем. Если её нет, или она по сути своей слишком ущербна, то появляются моральные уроды, которые только и делают что причиняют боль другим. Такие люди не умеют ценить тех, кто их любит, они не могут понять дружбу и оценить истинного друга, который готов всегда и во всем быть рядом. Они рушат все, потому что комфортнее ощущают себя, когда вокруг них пустота. И хотя всем сердцем такие люди стремятся к тому, чтобы кто-то был рядом, чтобы быть для кого-то очень значимым и важным, но подсознательно, используя заложенные паттерны поведения, разрушают налаживающиеся связи.

Для Софы прогулка в парке не принесла пользы. Для женщины, которая собирается делать аборт, наблюдать как матери гуляют со своими детьми – не приятное зрелище. Сначала она злилась на них, возмущаясь, что разве нельзя в другом месте совершить утренний променад? Но потом все же вспомнила, что этот парк – единственное место, где дети могут быть в безопасности. Да и матерям не приходиться ощущать себя дискомфортно, ведь сюда не заходят озабоченные парни, которые свистят в след.

После часа блуждания по небольшой аллее, она решила перестать себя зря мучить, и пошла к выходу. Даже если на работе у Давида она встретит Ронни, то плевать, все равно решение принято и обжалованию не подлежит, чтобы там отец ребенка не говорил. Лишь бы больше не думать обо всем этом, а, наконец,  избавиться от причины, что вызвала так много проблем.

Вдруг что-то мягкое вдавилось в лицо, а в нос ударил резкий запах, вызвавший приступ тошноты. Софи машинально вздохнула, ощутив отвратительный привкус на языке, прежде чем голова закружилась, веки сомкнулись. Ноги налились свинцом, почти сразу же она перестала их ощущать и тяжело осела на чьи-то руки.

Сквозь тугую вязкую темноту до Софии донесся хриплый мужской голос:

- Эй, чурбан, ты с ней поосторожней. Она должна быть в целости и сохранности до тех пор пока мы не получим деньги.

И в следующую секунду она перестала что либо слышать, впав в состояние искусственного сна.