13 глава

После того, как мы с Давидом разошлись каждый в свою сторону, я впервые за всю свою жизнь проявила осторожность. Хотя, если этот Вайсылос следил за мной даже когда я жила в городе, то все эти петляния по гетто ни к чему не приведут. Возможно где-то там, в районе дома, где я живу, меня уже ждут. Конечно, я не собираюсь оставаться здесь после того что узнала. Но все необходимые документы, нужные для того чтобы меня выпустили в город, находятся в комнате. А значит вылазка в дом, где я жила все это время, необходимость, которая может стоит мне всего. Помощи ждать не откуда, хотя я и надеялась, что Давид и далее будет выручать меня. Увы, я ошиблась на его счет и рыцарей в белых доспехах теперь лимит, который ничего хорошего для романтичных особ в себе не несет. Но то что он сказал и как сказал – шокировало меня. Хотя это у них, наверное такая семейная черта. Когда утром Софию уводили, я смогла сказать всего одно слово: «Удачи». На что она ответила: «Приговоренным к смерти удачи не желают». Вот и попробуй пойми её, да и Давида. Его слова о том, что для того чтобы быть всегда со мной нужно иметь запасную жизнь были наполнены чем-то нежным.  Раньше я не хотела признавать, что этот человек мне понравился, но то, что его грубость и резкость ранили меня - проявило все. Не знаю насколько все это серьезно, но если я хочу и дальше пытаться быть христианкой, то должна рубить на корню. Он не принимает нашу веру, а значит, любые отношения с ним будут грехом. И все же сердце болезненно сжалось, да еще словно кто-то воткнул в него острый шип. Я не могла бороться с подступающими слезами, которые самовольно бежали по лицу. Что за странный человек: сначала очаровывает, потом отталкивает. Может это все мои эмоции, но мне почему-то показалось, что он сам не может определиться, как ко мне относится. Словно его ко мне тянет, но он всеми силами сопротивляется. Пароноидальные наклонности теперь еще заключаются и в том, что кто-то от меня без ума. Как была никем, тенью и серостью, так и осталась. Но в присутствии Давида я и правда чувствовала себя особенной, значимой, словно я не копия, а самый настоящий оригинал.

 Возможно, все мои комплексы бы и исчезли, если бы вновь и вновь не проявлялась Марин. Пытаясь всеми силами избавиться от неё, я все же испытывала некие угрызения совести. Все мои попытки приводили к мыслям о предательстве. Это так словно я хотела её убить во второй раз. С одной стороны мне сложно представить, как я буду жить без этого фантома, который преследует меня. Не зря раньше рабы настолько привыкали к своему положению, что даже и не пытались ничего сделать, чтобы обрести свободу. Наверное, я уже начала любить зависимость от Марин. Так, скорее всего, себя ощущают наркоманы, которые замучались от всего что держит их в плену, но не могут и даже не хотят освободиться. А другая сторона – это то, что меня даже малейшее упоминание о ней  начинает терзать и ранить. Я чувствую себя отвратительно, как бабочка, что обжигает нежные крылышки, падая на огонь. Иногда я жадно ищу Марин, потому что мне нужно чувствовать её, говорить с ней, понимать, что я не одна. Я смогла уйти из дома от родительского гнета, но при всем этом так и осталась рабыней своей сестры. Да, об этом никто не знает, но мне самой противно от осознания того, что я не могу жить отдельно от семьи. У меня нет крыльев, которые бы помогли мне улететь из отчего дома, если мыслями я до сих пор там. Я думаю обо всем сразу, чувствуя, как скоро произойдет короткое замыкание. Слишком много, слишком сложно, слишком не разрешимо. А теперь я узнала все то, что годами скрывалась за вуалью скрытности. Как с этим справиться, как это принять – никто не способен помочь мне научиться. Придется самой расставлять все по местам, чем я и занялась, кругами блуждая по гетто. Я должна все понять прежде чем вернусь в город. Я должна найти саму себя, хотя на это осталось слишком мало времени.

Узнавать правду – не самое приятное занятие, особенно если ты полюбил всем сердцем то что знаешь. Родители скрывали ото всех, что мы евреи не потому что стыдились этого, а потому что иначе нас сослали бы в гетто, так как мы не имеем политического защитника. И тогда меня  бы без сомнений убили. В то время как я их осуждала, они приняли такую жизнь. Хотя и не самый худший вариант.

Жить в городе мечта каждого еврея, а для моих родителем это был побег. И все ради меня. Возможно, я опять что-то недопонимаю, но теперь все выглядит несколько иначе. Когда Вайсылос сказал, что они следили за мной все это время, я поняла, почему родители не разрешали никуда ходить без них. Не  из-за диктаторства, а потому что боялись за меня. Каждый момент моей детской обиды, когда я не понимала почему папа или мама так поступали, получил прояснение. Не было долгожданного облегчения, потому что горечь вины отравляет сильнее всего. Я чувствовала себя отвратительно. Родители не виноваты, просто я была дурой и теперь не хотела думать обо всем этом. Пытаясь освободиться от горьких мыслей, я направилась домой. Пора уже, наконец, убраться подальше из гетто, где ничего хорошего со мной не произошло.

Возле комнаты ко мне навстречу направился какой-то силуэт. Не в силах сдержаться, я вскрикнула от страха, собираясь уже броситься бежать назад. Пусть шанс спастись не велик, но больше у меня ничего нет. И надо же так глупо попасться!

- Камила, - тихо позвал меня мужчина голосом папы. Не может быть!

И все же это был мой отец, приехавший в гетто, конечно же, ради меня. Подобной жертвы от него  я не могла и раньше ожидать, а уж после того как мы поругались – тем более.

- Что ты здесь делаешь? – не в силах сдержать удивление, спросила я.

- Может не здесь? Все же лестничная площадка не располагает к доверительному разговору.

В комнате он достаточно быстро начал говорить:

- Когда ты переехала в гетто, я попросил своих друзей здесь присматривать, потому что знал насколько для тебя не безопасно находиться здесь. Ты пропала и они сообщили мне. Я сразу же приехал сюда, пытался найти тебя, но безуспешно. А потом подумал что ты могла вернуться домой и я зря паникую. Я рад, что с тобой все в порядке.

Он беспокоился обо мне! Он переживал настолько, что бросил церковь, все свои благочестивые заботы и приехал искать меня! Я не могла поверить в это, мне казалось, что это – иллюзия, самообман. Но мой отец никогда не говорил не правды. Как показал мой опыт он лишь мог умалчивать что-то. Значит все же мои рассуждения о том, что они уехали отсюда ради моей безопасности были верными.

- Так расскажи, где же ты была?

Мне не хотелось озвучивать все то, что пришлось пережить за прошедшие сутки. Когда молчишь, то, кажется что проблема намного меньше. Но скрывать от отца в то время как он переживал за меня – более чем не честно и не правильно. Предложив папе чаю, пытаясь гостеприимством скрыть свое смятение, набраться сил и уверенности, я все же спустя немного времени начала рассказ. Это было больно, не приятно, и по выражению лица папы, я поняла, что его все это тоже сильно взволновало. Он утешал меня не шаблонными словами христианина, а как отец успокаивает ребенка, который горько плачет. Никогда не могла бы подумать, что он способен на это! Если ради всего этого мне необходимо было бы еще раз пережить тот страх и ужас, то я без сомнений пошла бы на это. Сейчас у меня такой папа, о котором я всегда мечтала.

Впервые за всю мою жизнь я смогла нормально поговорить с папой. Годами я мечтала об этом, искала возможности, а когда что-то другое начала занимать мысли – это произошло. Правильно говорят, что как только перестанешь гоняться за бабочкой, и она сама сядет тебе на голову. Мы болтали, смеялись, и я понимала, что рядом с ним я в безопасности. Даже если Вайсылос со своими дружками заявиться, то папа защитит. Так же как Давид готов на все, чтобы защитить свою сестру, так же и папа сделает все ради моего блага. Я это не то чтобы поняла, я это ощутила. Самое приятно – чувствовать, а не понимать, корчась от бессилия вложить правильное осознание в сердце. Говорят, самое главное не увидишь глазами, а только сердцем. Наверное, пришел тот момент когда я начала прозревать. И тут папа видимо решил посеять в благодатную почву старые зерна.

- Значит, ты согласна выйти замуж за…

- Нет! – с испугом перебила я его, закусив нижнюю губу от не довольства собой. Надо быть помягче и не разрушать с размаху взаимопонимание, которое с таким трудом удалось достичь. В другой ситуации я бы не стала ничего объяснять, но сейчас решила рассказать папе, почему я против его выбора. Только вот сделать это надо деликатно. Обняв папу за плечи, я начала тихо и вкрадчиво:

- Помнишь, как мы наблюдали за орлами в зоопарке? Ты тогда сказал, что это одни из самых верных пар созданных Богом. Сильные и быстрые, красивые и грациозные. Ты посоветовал мне взять с них пример. А ты знаешь,  что самки выбирают себе в спутники жизни того из самцов, который летает выше всех?

Я специально выдержала время, чтобы отец смог понять, что я хочу сказать этим примером. Возможно, тот кого он для меня выбрал, не такой уж и плохой, но все равно он не достаточно «высоко летает». Неоднозначной женщине нужен неоднозначный мужчина, с кем-то другим она либо засохнет, либо выйдет за все возможные рамки. В первом случае это катастрофа для неё самой, а во втором еще и для всех окружающих.

Один из таковых, то есть мой папа, странно улыбнулся и как-то слишком довольно посмотрел на меня. Я только что сказала, что не выйду замуж за этого зануду, а он еще почему-то не разозлился. Или он не понял, что я отказала?

- Не удивлен. Ты всегда была себе на уме. Взбалмошная, болтливая, беспечная, непоседливая. Я даже боялся, что с возрастом ты изменишься.

У меня появилось ощущение, что земля перевернулась. Что за день у меня сегодня? Мало того что Давид странным образом послал куда подальше, так теперь еще отец говорит такие вещи. Я обеспокоено осмотрела его, а в голове почему-то промелькнуло что-то на счет похищения инопланетянами, воспаления мозга и зомбирования  высокими технологиями.

- Пап, ты чего?

Он засмеялся и, откашлявшись, продолжил:

- Каждый человек чем-то особенный и поэтому мне интересно общаться с людьми. Это как ребус, который вновь и вновь приходится разгадывать. Но бывает так, что кто-то нравиться наиболее. И я благодарен Богу, что именно мне Он дал дочь, которая настолько уникальна и настолько удивительна! Когда я смотрю на тебя, то иногда даже боюсь, что однажды Бог скажет мне: «Ты не заслуживаешь». И я пытаюсь сделать все, чтобы быть достойным тебя. Возможно все мои попытки могут тебе показаться не справедливыми и не правильными, но я всего лишь учусь быть твои отцом.

Щеки залились румянцем и запылали, в носу неприятно защипало. Я отвернулась, не желая, чтобы он видел меня такой расклеившейся. Мне хотелось плакать и смеяться, потому что только что папа окольными путями сказал, что любит меня, что я ему нужна, что я дорога ему. Те слова, которые несколько месяцев назад, я с отчаянием ожидала услышать, настигли меня сейчас, когда уже и не имели такого значения.

- Мне кажется, что Мишель подходит для тебя, и я буду рад, если ты выйдешь за него замуж, - продолжил свою проникновенную речь отец. - Но заставить я тебя все равно не смогу. А терять тебя из-за какого-то мужчины – глупость, на которую я никогда не пойду.

Для детей, которым свойственно думать только о себе, родители более всего склонны к эгоизму. Кажется, что в первую очередь они думают о  себе, ищут благ для себя, но все это – иллюзия. Да, человек больше всего любит самого себя, но ведь ребенок ни что иное как его отражение. На себя можно  плюнуть, махнуть рукой, совершить глупый или необдуманный поступок. О ребенке же приходиться думать и день и ночь, потому что он слаб, наивен и доверчив. Его любой может ранить и обмануть. Нам, детям, трудно понять любовь  родителей, когда везде и во всем одни ограничения. Запрет и наказание – разве это любовь?  Думаю все же любовь – это ограждение и защита. А еще мы, дети, заявляем родителям, что они нас не любят, потому что молчат о своих чувствах. Теперь я понимаю, что любовь должна не в словах, а в действиях. И часто возможно в поступках родителей мало правды, но главное что делают они это из хороших намерений. Никто, даже папа и мама, не способен всегда и во всем быть правым. Любому человеку естественно совершать ошибки, которые необходимо прощать.

Я выглядела, наверное, очень глупо, потому что, не зная, что сказать на папину уступку, просто кивала головой. Поэтому задала вопрос, который возник намного раньше последней фразы и был сейчас более чем не уместен.

- А кто для тебя был ближе: я или Марин? Ну когда она была жива?

Он задумался. Если сейчас скажет, что одинаково сильно нас любил – я опять расстроюсь. Не хочу выслушивать дежурные фразы. Я знаю, что для родителей все равно кто-то из детей ближе, поэтому хочу выяснить а из нас двоих кто был ему ближе. Вполне естественно.

- Это трудный вопрос, так как она умерла, когда ты была еще крошкой. Её характер не успел проявиться.

- Но мы как-то отличались?

Папа усмехнулся. Наверное, я напоминала сейчас ревнивого ребенка. Но раз уж именно сегодня он решил побыть со мной откровенным то самое время узнать все что меня волнует. Кто знает, может это больше и не повториться.

- Вы вполне соответствовали своим именам. Твое имя обозначает «благородство» и такой ты была. С возрастом конечно поменялась, но тогда ты всегда все уступала, не обижалась. Хотя может просто не показывала этого. А еще выглядела так, словно ты на приеме у царя. Твоя сестра же явно была «морская» - не постоянная, игривая. Кстати с годами ты стала на неё очень похожа, так словно часть неё переселилась в тебя.

Ну еще бы, ведь с тех пор как Марин умерла, она преследовала меня. Не зря же существует такая поговорка: «Скажи мне кто твой друг и я скажу кто ты». Влияние Марин на мой характер проявилось вследствие регулярного общения.

Я хотела задать еще несколько вопросов, но папа, посмотрев на часы, заметил, что нужно уже идти.

Постаравшись как можно быстрее собрать необходимые документы и вещи, и мы с папой собрались уже выходить, как он предложил помолиться. Неужели это всего лишь кратковременный сдвиг? Снова Бог отнимает у меня папу. Возможно, я заблуждаюсь, и неправильно все понимаю и даже не должна так думать. Но всю мою жизнь именно Бог отнимал у меня родителей. Ревность? Да, я ревную. Я хочу, чтобы папа и мама находили время поговорить со мной, в то время как они слишком зациклены на Боге. Я не требую от них ничего сверхъестественного, но если кому-то проговариваюсь об этом, то меня сразу же клеймят всем не хорошим что знают. Я оказывается противник Богу и служению во имя Его, если хочу, чтобы родители не забывали обо мне. Всем этим людям легко судить, ведь это не у них отнимает родителей Тот, Который должен давать. Каждый день в течении 20 лет я пыталась урвать кусочек внимания, а меня направляли к Богу же. Он всех любит, Он ко всем внимателен, Он все знает, Он лучший друг. Я лишь слишала об этом, но ни разу не смогла почувствовать на себе.

Как тут не вспомнить, что однажды папа рассказал, как он молился, чтобы Бог показал ему на кого у него обида. И ночью ему приснился сон. В нем он ударил меня «любя» детскими сапожками, а я в ответ замахнулась на него большим острым ножом. Бессмысленно тут что-либо говорить о себе, ведь меня всегда бьют «любя», а то что это больно – ты вообще о чем? Меня ударили, я в ответ только замахнулась – что хуже? Уже совершенное действие или попытка?  У нас в семье права детей не учитываются. Мои обиды – ничто, а вот их – значимые, почти что вселенского масштаба. Наверное, именно потому что всегда и во всех разногласиях  они апеллировали одобрением Бога, я считала и Его противником себе. Тяжело ходить в церковь, где служат Тому Кто ко мне относится плохо. Тяжело молиться Тому, Кто не понимает тебя. Я проецировала модель поведения родителей на Бога. А теперь, когда вроде бы с отцом произошел сдвиг, касательно всего что касается Бога, осталось по-прежнему. И наверное все потому что я не хочу это менять. Если я сближусь с Ним, то скорее всего стану такой же ограниченной фанатичкой как мои родители. Мне будет уже не до тех, кто рядом со мной, я буду искать возможность служить христианам, таким же фанатикам. И жить по шаблону.

Представив все это, я не смогла сдержать дрожи. Отвращение или ужас – не знаю, но однозначно что-то неприятное. Отец не заметил перемены во мне, так как слишком был увлечен молитвой. Впрочем как и всегда. Мы с ним поторопились, чтобы успеть попасть в город сегодня. Конечно и к вечеру возможно используя нелегальные методы в виде подкупа, выбраться из гетто. Но на это мой отец точно не пойдет, значит нужно поторопиться. Я уезжала не найдя саму себя, не поняв своего предназначения, но все же узнав очень много о своем прошлом. Думаю что это хороший знак. Изучив прошлое и свои истоки, любой человек сможет понять, для чего он живет. Но мне кажется что я еще сюда вернусь. Наверное, потому что многое осталось не завершенным и речь не о Вайсылосе. За несколько дней я несколько раз сталкивалась с Давидом и думаю что все это не случайность. Может это и наивно, но мне кажется, что это дыхание судьбы. Может….