10 глава.

В связи с тем, что сегодня мне нужно получить вид на жительство, я взяла официально отгул. По идее добежать до миграционной службы, заполнить нужные бумаги и помахать документами чиновникам можно и за час, но я планировала сделать еще кое-что. Вчерашний вечер, насыщенный на приключения и события, послужил толчком к принятию важного решения. У Давида на стене рядом с календарем, висит фотография, где он с сестрой. Он там такие счастливые, такие родные, что я вдруг ощутила себя такой несчастной. Я ведь почти ничего не знаю о своей сестре, о том какой она была, что любила. Все мои попытки вспомнить заканчиваются фиаско, что не удивительно, ведь мне было три года, когда она умерла. Кроме имени я ведь ничего о ней не знаю, даже того от чего она умерла и где похоронена. Но эти данные могут сообщить мне в больнице, куда я и собираюсь отправиться, чтобы все выяснить.

Все мое хождение по кабинетам ни к чему не привело. Люди странные, они даже не пытаются понять, насколько это важно для меня. Никому нет дела до того, что возможно нет ничего более значимого на свете кроме моей сестры. Она умерла и кажется, что в тот день не стало меня, осталась лишь тень. Я вроде невидимки, которую никто не замечает, но которая видит все. Яркая одежда, эпатажные выходки – все это лишь попытки найти способ стать оригиналом, стать настоящей. Раньше, не зная причин, я впустую  тратила время и силы, но теперь, мне нужно выяснить все про Марин, узнать правду, и тогда я смогу найти свой путь. Возможно, даже и вернусь домой. Марин. Мне кажется все возможным, когда ты наконец-то упокоишься с миром, когда оставишь меня в покое. Без тебя мне будет одиноко, пусто, но ты подавляешь меня. Среди близнецов всегда есть лидер, и есть ведомый. Пока ты была жива, то вполне естественно играла роль  главной, и я не противилась этому, но потом зачем ты продолжила командовать мной? Ты, которой давно нет.  Ты, которая давно сгнила в земле. Ты, которую я даже не помню. Мне нужно узнать правду, чтобы все понять. Но никто не может ответить, кроме родителей, наверное, но они молчат как партизаны.

- Добрый день, - раздался вкрадчивый голос, заставящий меня отвлечься от внутренних монологов и рассуждений. Я подняла взгляд и посмотрела на того, кто поздоровался со мной. Белый воротничок. Я хотела разозлиться, но не смогла, потому что очень сильно устала. Если он следит за мной по просьбе отца, то лучше выслушать. Вдруг родители хотят рассказать мне правду или попросить вернуться домой?

- Здравствуйте, вы что-то хотели?

Я постаралась быть максимально любезной и улыбалась так, словно он папа Римский. Священник странно поклонился и, глядя исподлобья, сказал:

- Слышал, вы ищите информацию о Ноелл Марин, умершей в 1995 году. Видите ли, все документы хранятся в специальном архиве. Если вы хотите, то  я могу вас проводить.

О, в самое время! Мне повезло! И что только не выдумаю я: священник шпион отца. Мы случайно столкнулись, а я уже накрутила себе всякое, но зато теперь мы встретились точно по воле Бога. Он, зная как важно мне узнать правду, послал этого человека. Я радостно закивала и, подпрыгивая, пошла следом за мужчиной. Он-то в отличие от вчерашнего мальчика не должен завести меня в неприятности. Ряса все-таки обязывает к доверию.

Конструкция гетто устроена так, что из центра можно проникнуть в большую часть официальных зданий, так как жилые дома располагаются по краям. Мы прошли достаточно немного, когда оказались перед зданием из красного кирпича с большой надписью «A.D.L.M». Я попыталась расшифровать аббревиатуру, но ни одна разумная комбинация слов не подходила. Внутри бродили люди, белые халаты которых наводили на мысль, что это больница, но за все время проживания здесь, я никогда не слышала о втором здании медицинского обслуживания. Я почувствовала, что опять во что-то вляпалась, хотя и не могла объяснить, почему так считаю. Вроде бы ничего особенного, но было нечто странное во всем этом.

- Извините, но куда мы идем? – достаточно глупо спросила я, надеясь что это как-то прояснит ситуацию. Священник остановился, сосредоточено посмотрел на меня, но ничего не сказал. Весело.  Бежать? А если он и правда хочет только мне помочь, то не буду ли я дурой после этого? И если я сбегу, от ожидающей меня правды о Марин, то все мои проблемы внутреннего характера так и останутся не разрешенными. Я буду продолжать зависеть от той, которая умерла много лет назад и не смогу найти свой путь. Я буду тенью, хотя жива осталась именно я! Решительно ускорив шаг и приблизившись к священнику, я спросила:

- Как вас зовут?

Я почему-то думала, что он и сейчас промолчит, но мужчина на удивление быстро ответил:

- Вайсылос Лойола.

Ого, ну и имя! И о чем думали его родители?

- А я Камила. Я ищу информацию о своей сестре и….

- Я знаю, - оборвал меня Вайсылос, открывая дверь,  пропуская вперед. Странно, откуда он может знать? Нет, пахнет все это подозрительно. Но бежать уже поздно – священник закрыл дверь и перегородил дорогу. Комната, в которую мы вошли, ничем не напоминала архив, а значит то что он мне говорил – обман. Но зачем? Я ничего из себя не представляю, чтобы заинтересовать священника настолько, чтобы вынудить его согрешить. Или я что-то не понимаю?

- Я видел, как вы обратили внимание на надпись «A.D.L.M». Когда-то все буквы были на месте и означала «Anges de la mort» (Ангелы смерти).

Куда девался медлительный флегматичный священник? Передо мной находился хитрый хищник, который готовился нанести удар. Только я то тут при чем? Благодаря докладу, который мне пришлось готовить в 4 классе (во Франции равняется нашему 9 классу), я знала, что «Ангелом смерти» называли Йозефа Менгеля, знаменитого доктора, что ставил опыты на евреях. Только вряд ли он имел какое-то отношение ко всему этому. Насколько я знаю, священники фанатичны и делают акцент на своих духовных обязанностях. Так что как минимум меня сейчас будут вербовать в какую-то секту. Я насторожилась.

- Так, а что там на счет Ноелл Марин?

Он участливо посмотрел на меня, показалось, даже некое подобие вселенского сострадания промелькнуло в этом взгляде. Подобная двойственность нервировала. С одной стороны сутана и прям искрящаяся доброжелательность, с другой стороны опасность и лукавство, что источал этот человек. Все попытки угадать и понять где настоящий Вайсылос, а где мое воображение оказалось очень трудным занятием, на которое нет времени.

- Может, присядете, Камила? – елейно спросил он, указывая на простой деревянный стул. Я кивнула и приняла приглашение. Приехав в гетто я столкнулась с еще одним не привычным для меня моментом – манерой каверкать имена, подыскивая подходящие  искажения и сокращения. Ками, Мила, иногда происходящее от второго – Мари, что оставляло ощущение чужого. Но самое отвратительное, когда меня начинают нзывать Кари! Звучит как соус! Этот священник подобным не страдает, зато имя мое произносит так, словно оно невыносимо сложное или какое-то экзотическое – Каамммилла. Звучит отвратительно! Уж лучше Кари, оно хоть короче.

Вайсылос начал ходить вокруг меня кругами, что, мягко говоря, начинало сильно нервировать. Вся эта неопределенность пугала и вводила в замешательство. Я хотела выяснить все сразу.

- Итак? – вопросительно протянула я, сцепив руки и сделав вид что вся во внимании. Священник остановился и снисходительно улыбнувшись, начал рассказ:

- Наше учреждение было основано в годы войны самим Йозефом Менгеле.

Ой-ёй! Не зря я про него вспомнила! Пальцы начали медленно леденеть от страха. Я судорожно блуждала взглядом по комнате, пытаясь найти хоть что-то, что поможет мне сбежать. Ни о какой сестре я уже не думала, ведь сейчас под угрозой моя жизнь. Хотя, я и не подхожу под разряд тех, на ком можно ставить опыты, но кто знает, вдруг этот человек псих?

- После падения фашизма, маэстро пришлось бежать в Латинскую Америку, но он часто навещал своих родных, что жили в Европе, - продолжил Вайсылос, не переставая ходить по комнате. -  И они с коллегами сохранили небольшой штаб по исследованиям над близнецами. Менгель особенно тяготел к такой физической аномалии. Но проводить опыты над обычным населением представляло опасность. Права человека, сами понимаете. Поэтому и было решено брать образцы для опытов из еврейского народа, который посмел обильно радоваться падению Треьего рейха.

Интересно, а он в курсе, что я еврейка? Так ругать мой народ, так презрительно о нас отзываться – как он смеет? Мы тоже люди и ничуть не хуже его! Я хотела уже возмущенно вскочить на ноги и высказать ему все, что я о нем думаю, но во время успокоилась. Пусть сначала все расскажет, а уже потом будем разбираться.

- К сожалению, мы могли брать людей только из гетто, здесь как-то естественно воспринимается, если человек вдруг пропадает. А близнецы явление редкое. Когда в 1991 году родились две девочки, мы особенно обрадовались. Несколько лет подряд нам попадались только разнояйцовые двойняшки, поэтому вы с Ноелл Марин попали под пристальное внимание.

Я начала понимать к чему он клонит. Догадки начали кружиться в голове, обгоняя друг друга, казалось, мозги сейчас вскипят. Я не хотела больше слушать, но понимала, что это неизбежно и необходимо. Вайсылос заметил мое состояние и сострадательно спросил:

- Может воды?

Мой гневный взгляд ответил достаточно красноречиво. Он издевается? Еще воды предлагает! И зачем я вообще во все это ввязалась? Жила бы себе ничего не зная и было бы мне хорошо и спокойно. Дура, лезу везде, где не просят, а потом ною, что получается все набекрень!

- Тогда я продолжу. Первой мы занялись старшей. Мы надеялись, что с младенцами мы сможет достичь лучших результатов, но ваши родители настолько сильно вас опекали, что выкрасть не предоставлялось возможным. Лишь к трем годам мы смогли подготовить все и спустя время выкрали девочку. Не буду говорить о результатах, которые мы достигли….

Мое терпение кончилось! Он говорит о моей сестре,  о том, что они над ней издевались, и еще смеет касаться практических вопросов? Да хотя бы лекарство от рака они изобрели, мне плевать! Я встала так резко, что стул отлетел на пару метров и с гулким стуком упал на пол. Сердце бешено колотилось, по спине бежали капельки холодного пота. Я хотела начать высказывать ему, все что думаю, но опять остановилась, не произнеся и слова. Сначала нужно узнать от чего умерла Марин, а уже потом устраивать разнос. Сложив руки на груди и холодно посмотрев на священника, который наконец-то перестал нарезать круги по комнате, я спросила:

- Так от чего умерла Ноелл Марин?

- Врачебная ошибка. Мозговая эмболия, что вызвал воздушный шарик, который не заметили когда ставили укол. Впоследствии закупорки сосудов, произошел инсульт и она на несколько суток впала в коматозное состояние.

Я в удивлении замерла. Родители рассказывали мне, что в трехлетнем возрасте я несколько дней болела странной болезнью. Они думали, что я не выживу, так как маленьким недвижимым трупом лежала на кровати и ничего не ела. Потом так же резко как заболела, пошла на поправку. Значит, в то время как моя сестренка умирала, я тоже находилась на грани между тем миром и этим? Но почему я выжила? Почему не ушла вслед за ней, вместе с ней?

Я почувствовала себя невыносимо одинокой, словно в один миг, вот сейчас, рядом со мной стерли важный момент жизни. Скажем, удалили руку и ногу под наркозом, а я это только сейчас заметила. А еще я хотела понять, почему я? Мы близнецы, мы совершенно одинаковые внешне и думаю в три года не сильно отличались и внутренне. Какой жребий решил, что должна умереть она, а не я? То есть он объяснил, почему они выбрали Марин, но меня интересует, почему Бог так решил? Почему именно я осталась в живых? Может быть, она была бы более послушной родителям, более работящей, более умной и интересной. А может, она такой и была? И папа с мамой, видя моё не совершенство по сравнению с ней, сильно жалеют, что умерла она, а не я. Они, наверное, каждый день в молитвах спрашивают Бога «Почему?». Говорят, что Бог никогда не ошибается и все что Он делает – правильно, во благо и для чего-то хорошего в будущем. Видимо люди не сталкивались ни с чем подобным. Что хорошего, когда по чьему-то капризу умирает один, а второй остается жить?

Я вдруг ощутила себя побочным эффектом, тем, кто не должен быть, но получился. Возможно, я действительно ведомая, я тот близнец, который сам по себе ничего не может. Так как Марин больше нет, то я ничего не смог достичь. Так и буду с дефектом. Я – копия, причем очень бледная и нечеткая. А оригинал покоиться где-то. И тут я вспомнила, что именно о месте захоронения сестры и хотела узнать помимо причины смерти. Пристально посмотрев на священника, я спросила:

- А где вы её похоронили?

Он удивленно вскинул брови, словно я интересовалась чем-то странным. Но все же достаточно быстро ответил:

- Кремация, пепел долой и никаких проблем.

Кремация. Так же как и раньше, тела евреев не положено предавать к земле, так как они не достойны такой чести. Нас стирают без остатка, чтобы даже и косточки не осталось после смерти. Холодные мурашки пробежали по телу. Мне захотелось впасть в кому, так же как некогда моя сестра, чтобы заморозить все мысли и чувства. Я не вынесу всего этого! Лучше отключиться. Или впасть в горячку, как делали героини романов 19 века. Но только бы забыть, только бы не знать, не думать, не чувствовать. И даже не дышать, ведь Марин не дышит, а я разве имею на это право? Но не  здесь, не сейчас, позже. Нужно решить все вопросы до конца и уже потом впадать в кому или в горячку, это как повезет.

- И почему вы рассказываете мне все это? Ведь я теперь могу свидетельствовать против вас.

Это блеф, но у меня ничего больше нет. Я прекрасно знаю, что ни кому до этого нет  дела, что евреи презренный народ, от которого многие рады избавиться. А они, эти «Ангелы смерти», в этом прекрасно помогают. Я понимала, что все мои попытки бессмысленны, но нелогичность поступков  Вайсылоса удивляет. Он ни капли не смутился и, улыбнувшись сказал:

- Любой человек нуждается в похвале. Даже если то что он делает, доставляет ему наслаждение или направлено на удовлетворение эгоистических потребностей – мы нуждаемся чтобы другие отметили это. Быть умным не достаточно, хочется, чтобы и другие об этом знали. Меня не привлекает перспектива прославиться после смерти, чтобы другое поколение изучало мою жизнь в школе. Я хочу, чтобы и современники поняли, как им повезло. Я годами следил за тобой, продумывал, как вернуть тебя в гетто. И ты теперь здесь, хотя это стоило мне минимальных усилий. Тобой легко управлять, ты поддаешься на любую провокацию. Но я хочу, чтобы ты знала, кто  это сделал, и все что произошло – не случайность.

Считается, что христиане не должны ругаться. Что ж, может быть, но в этот момент я желала так обложить его ругательствами, чтобы он не смог ничего увидеть. Эта…. Этот…. Он считает, что он самый умный? Что все вокруг – это пешки в его игре? Я не понимала раньше, почему Жан Батист, когда я злилась, говорил: «Не рычи». Я считала, что  человек не способен на это, а значит такая просьба – глупость. Я мало  знала саму себя. Помимо моей воли изо рта раздался  звук, похожий на животный рык. Я хотела разорвать этого человека, что убил мою сестренку, что испоганил мою жизнь. Но помимо того, что христиане не ругаются, так они еще не дерутся. Гадство! И почему это вложили в мою голову? Словно барьер – я бы его ударила, но не могу поднять руку. Те, кто такому учат не могут себе представить какого это – стоять перед человеком, по вине которого умерли в муках множество людей.  Более того, все они евреи, избранный Богом народ. Когда я все же смогла сделать шаг ему на встречу, Вайсылос остановил меня словами:

- Не трать зря энергию, ты здесь надолго останешься, если не навсегда. То есть до тех пор пока не умрешь, - лаковый тон голоса и ехидная улыбка на лице священника заставили мурашки промчаться по моей коже. Губы задрожали от страха, но пыталась всеми силами скрыть это. Не время и не место.

- Эй, кто-нибудь! Проводите мадмуазель в её комнату, - тем временем крикнул он в сторону маленькой двери возле шкафа. Два человека в белых халатах «любезно» сопроводили меня в небольшую комнату, где, оказалось, должна содержаться не одна я. Дверь гулко захлопнулась у меня за спиной, эхо насмешливо отразилось о стены. Я посмотрела на сокарменицу. Как мило, у меня будет компания! Я опустилась на колени и спрятав в ладонях лицо, тихо расплакалась.