Навахо – на языке тева означает «широкая возделанная речная долина». Сами навахо называют себя дене – «люди». Индейский народ группы атапасков, родственный апачам. Живут в штатах Аризона, Юта и Нью-Мексико. Порядка 300 тыс. человек.

Ирокезы– группа индейских народов в США и Канаде, входящих в Великую ирокезскую лигу. Белым наиболее известны два ирокеза – Гайавата и Секвойя, в честь которого названо гигантское хвойное дерево.

Киче– «люди лесной страны» – один из народов майя, живут в Гватемале. Наследники великой культуры тольтеков. Широко известен эпос киче «Пополь-Вух».

Оседжи или оседж – индейский народ группы сиу, живут в Оклахоме. Сами они называют себя важаже – «приносящие весть».

Эхака Сапа (1863-1950) – Черный Олень, знаменитый лидер дакота (оглала), мудрец, шаман и народный заступник. Оставил несколько книг воспоминаний.

Братья Катари – Томас, Николас, Домасо – вожди народа аймара (Боливия), руководители восстаний против гнета испанцев в 18 веке. Их соратник Хулиан Апаса также принял имя Катари. На аймара это имя означает Дракон или Большая Змея.

Обера – «Сияние», имя пророка из народа гуарани, который в своих проповедях (70-е гг. 16 века) призывал бороться против испанских захватчиков. Движение его последователей переросло в антиколониальное восстание.

Лаутаро(род. В 1535 г.) – национальный герой Чили, военный вождь народа мапуче (арауканов). Обладал выдающимися ораторскими и воинскими способностями. Был предан и погиб в 22 года. Ему посвящены многочисленные произведения латиноамериканских писателей и поэтов.

Тупак Амару (1544?-1572) Потеряв свою древнюю столицу – Куско, инки ушли в горы, где создали новое царство. Его последним правителем стал Тупак Амару, продолживший борьбу своего отца против испанских захватчиков в Перу. Имя Тупак Амару, что означает Сияющий Дракон, стало символом борьбы за независимость. Его принимали многие борцы за свободу народа кечуа в Перу и Боливии.

… И сейчас длится Молчаливая Битва. Сотни тысяч людей пали в этой безнадежной борьбе. Историки почти не замечают, как жестока и величава неравная схватка.

Мануэль Скорса.

Кан Эк – род правителей города-государства Тайясаль, последнего оплота майя. «Эк» означает «звезда». Хасинто Кан Эк (?-1761) – предводитель антииспанского восстания майя в провинции Согута (п-в Юкатан), боровшийся за отмену крепостной зависимости.

Все наши светлые вожди будут с нами – и Сияющий Дракон, и Айонвата, и Обера, и Лаутаро, и братья Катари, и владыки-воины Кан Эк. Их зовущие имена, которые звучат вечно, пока во Вселенной поет хотя бы одна флейта.

Зло не так всеобъемлюще, как ему бы хотелось… и как оно внушает людям. Наши мертвые нас не оставят в беде.

Альберт Энштейн получил от лакота титул вождя Великая Относительность и носил свой парадный наряд, даже сфотографировался в нем. Еще двое белых удостоились чести стать вождями. Иосиф Сталин после победы над фашизмом. Головной убор, подаренный ему индейцами за непревзойденный воинский подвиг, до сих пор хранится в музее в Москве. Фидель Кастро Рус также получил титул военного вождя лакота – за мужественное противостояние американскому империализму.

Наш мир потому и прекрасен, то все окружающее нас – космос, Земля и ее обитатели – живые и находятся в жизненно необходимой взаимосвязи, которую мы называем гармонией.

Каждый «удар сердца» длится у камня около суток, и поэтому его нельзя почувствовать или услышать без специальных приборов.

Дышат яблоки. Дышит вино. Дышат камни. Дышит хлеб. Дышит море. Дышит земля. Утром, просыпаясь, она делает глубокий вздох.

Может быть, растения лучше видят без глаз, чем мы – глазами.

Мы умеем видеть во сне то, что на самом деле правда. Научись верить своим снам.

За свою жизнь он посещал самые разные вместилища душ. Порой он оказывался в таинственной пустоте, входил в сердца, похожие на тихий храм или на сверкающие заросли, а порой задыхался в тесном каменном мешке, который тоже был чьим-то сердцем – или тем, что от него осталось. Ему встречалась сверкающая белизна, но иногда доводилось зарыться носом в грязь, он мог отыскать кристальный родник или наткнуться на глухой завал…

Есть жизнь, которая несет смерть, и есть смерть, которая несет жизнь.

- Что ты сделаешь? Пригвоздишь себя копьем к земле за край одежды, и будешь биться, не сходя с этого места?

Отрицательная энергия не исчезает, она концентрируется и превращается, к примеру, в болезнетворных микробов. Попав под шквал отрицательной энергии, человек нередко заболевает. Вот, говорят, на тебя порчу навели.

Его черные мысли обратились в холодных шипящих змей и расползлись по земле. Его светлые мысли обратились в радужных птиц и взлетели в небо, расцветив его зорею.

Человек обретает образ и подобие машины

Н. Бердяев.

Замечено, что одомашненные животные умственно деградируют. На Земле господствуют унифицированные техногенные виды животных и растений. То же происходит и с людьми. Духовный мир людей унифицируется и «зомбируется» с помощью электронных СМИ. Происходит штамповка личностей. Низведение биосферы в «техносферу». Загрязнение, деградация и «опустынивание» духовной среды.

Просветление, особенно в его высших формах, заставляет соприкоснуться с жизнью в ее целом, почувствовать родство со всей жизнью – высокой и низкой, большой и малой, доброй и злой.

Луна своим светлым волшебством превратила водопады в струящийся нефрит.

Завороженная кружением огней, его душа порой задремывала – и тогда ему чудилось, будто он видит волшебный праздник Солнца, которому боги-бабочки научили навахо в незапамятные времена.

Они достигли всего, к чему стремится человек. Они живут на земле, которую любят, и которая отвечает им любовью. Они свободны. Они делают то, что хотят. Они хотят делать то, что нужно окружающему их миру. Они следуют за миром, и мир следует за ними.

Они создали вселенную, где все живет в едином ритме – в ритме спокойствия и радости.

Они знают свое предназначение. Знают, в чем смысл их жизни. Знают, зачем они пришли на этот свет. И эта цель прекрасна.

Они могут считать себя центром Вселенной, а могут – никем. Средоточием жизни и простым цветком. Им чуждо желание достигнуть власти, потому что они всесильны, оставаясь никем. Они знают все, потому что они – часть Великого разума. Но это знание не лежит на них тяжким бременем – оно служит им для осознания своих действий, направленных на то, чтобы поддерживать равновесие во вселенной. Они – во всем, и все – в них.

Где-то совсем рядом – возможно, в том месте, где сейчас так самозабвенно пела цикада, сходились короткие дороги. Селения людей всегда располагались близ таких перекрестков. Здесь людям дышалось особенно легко, здесь они особенно ясно чувствовали свое единение и свою силу. Встречаясь и расходясь, короткие дороги оплетают землю, подобно магической паутине, которую, как говорят дакота, плетет сам творец жизни – паук Сусистинако. В перекрестьях этой паутины концентрируется Жизненная сила и, лучась, растекается повсюду, равно наполняя деревья и скалы, ручьи и сердца людей – являя загадочное единство всего сущего.

Становилось все темнее – тем ярче сияли огни на земле. Светились ветви и палая листва. Подняв лист, можно было рассмотреть кружевную паутину тончайших светящихся линий. Яркое созвездие у подножия камня оказалось выводком маленьких грибов. Повсюду горели зеленые и голубые россыпи огоньков. Казалось, мы летим над огнями огромного города, лежащего далеко внизу….

«Страна, где никогда ничего не случается, где вечная тишина отмечается делением в тысячу лет, движением колоссального маятника Времени». Серая Сова.

«У щита моего тишина гор». Будда.

Тихий ночной дождь не потревожил их сна. Ветви деревьев сплетались в Великом Лесу так густо, что ни одна капля не просочилась сквозь его полог. Не каждому дано понять красоту дождя. Лесной дождь – благодатное время для роста души и зеленых трав.

Перед рассветом сверкающее покрывало птичьих голосов окутало Лес. В предчувствии солнца каждая из птиц пела свой гимн. Эти гимны звучали каждый по-своему – нежно и торжественно, печально и задорно, а смысл у них был единый: «Я есть, я живу, я люблю».

«Новый Свет приветствовал моряков еще в открытом океане – на добрую сотню лье благоухали цветущие леса, где насчитывалось четырнадцать пород сладко пахнущих деревьев. «Запах был настолько силен, словно мы находились посреди чудесного сада, полного всевозможных душистых цветов. И теперь мы были убеждены, что берег уже недалек». А до берега оставалось еще сутки пути…. Или корабль посреди океана вдруг вплывал в цветущий луг – вся поверхность воды оказывалась усыпана яркими цветами: «Как мы полагаем, их принесло сюда отливом с низменных лугов».

Новая земля поражала – здесь все казалось им огромным – горы, деревья, стаи птиц и животных. Мимо стада бизонов, например, можно было скакать целый день на лошади, но так и не увидеть его конца. Один путешественник уверял, что однажды в его поле зрения оказались не менее трехсот тысяч бизонов. Другой за день встретил в устье реки пятьдесят медведей. Под тяжестью странствующих голубей ломались ветви деревьев. По озерам было опасно плавать: трехметровые стерляди могли впрыгнуть в челн. Случалось, что лодка переворачивалась, наскочив на огромную спящую рыбину. Даже устрицы были длинною в фут и чтобы их съесть, приходилось делать несколько укусов!

Деревья были так велики, что в дупло секвойи всадник свободно въезжал с конем. А из

исполинских полых внутри стволов платанов фермеры делали свиные хлева…»

Лес изначальный. Лес, в котором не может быть грусти. Деревья здесь были по-настоящему большие. Каждое из них могло породить предание. Хотелось преклонить колена. Каждое дерево стояло, как храм.

В глубине этого леса растет Древо Света, великое Древо Наречий ирокезов, и та древняя сосна, с растрескавшейся красной корой, сквозь полый ствол которой кайова однажды вышли в подлунный мир. Если углубиться в этот лес, то можно увидеть Йаш-че – зеленое Дерево изобилия киче, в котором живет бог дождя. А в самом центре этого изначального леса, у тихого озера, склоняет свои ветви вечно живая ива оседжей, под которой отдыхали первые люди рода Тсичу, спустившись с небес. Эхака Сапа, оплакивавший смерть лишенного сердцевины священного дерева дакота, войдя в этот лес, увидел бы свое Древо цветущим – и пел бы, радуясь, что вещий сон его юности сбылся.

Несауалькойотль(1402-72) – мыслитель, ученый и поэт доиспанской Мексики. В 1431-72 гг. – правитель города-государства Тескоко, входившего в союз с Теночтитланом.

Кауполикан – военный вождь индейцев мапуче. По преданию, чтобы доказать свою силу и выносливость, Кауполикан однажды сутки проносил на плечах поваленное бурей дерево, при этом занимаясь своими повседневными делами.

Атуспария(1840-85) – варайок (старейшина) народа кечуа в департаменте Анкаш (Перу), возглавивший крупное восстание за возвращение общинных земель. Говорил: «Я хочу не крови, а справедливости». Был несправедливо обвинен соплеменниками в сговоре с правительством и приговорен к смерти. Добровольно выпил чашу с ядом.

Нучи – самоназвание индейцев юта (юте), индейского народа группы шошонов. Живут в штатах Юта и Колорадо (США). По преданию, нучи не устраивали битв в тех местах, где росли белые лилии – символ мира.

Йенгвиз – искаженное «инглиш», так индейцы называли англичан. В последствии «йенгвиз» трансформировалось в «янки».

Ленни-ленапе – «настоящие люди» так называют себя делавары, индейский народ группы алгонкинов. Живут в США и Канаде. Широко известна их пиктографическая хроника «Валам Олум» – «Красный Перечень», в которой отражены предания о странствиях этого народа до выхода к Атлантическому океану.

Птица Света– ленни-ленапе называли так индюка, считая его посредником между людьми и небом. Намек на День Благодарения – праздник в США в память о спасении индейцами белых поселенцев, умиравших от голода. Традиционным блюдом на этом празднике служит жареный индюк.

Тому, кто смотрел снизу – из долины, эти горы казались безлесными, лишенными жизни каменными твердынями. Оборонительными стенами давно покинутых замков. Но тот, кто сумел подняться по этим стенам, оказывался в ясном лесу, где цветы и птицы властвовали безраздельно. И весело становилось на сердце у того, кто покорялся этой власти.

Когда взбираешься высоко в горы и смотришь через долину на другие горы – видишь, что они вздымаются, как бушприты кораблей, под которыми волнуется и кипит, дышит и живет Великий Лес. Кажется, что горы, как корабли, летят по зеленым волнам навстречу солнцу. Ощущение простора и громадных масштабов наполняет сердце покоем и возвышает душу….

Цветы оборачивались и глядели ему вслед, неслышно переговариваясь. В Сияющих горах никто не наступал им на лица, и здешние цветы были еще любопытнее птиц. И желтая птица пела над ним весело и пряно. И красная птица пела резко и горячо. И синяя птица пела задумчиво и долго…

Победить без драки можно по-разному. Можно превзойти врага состраданием. Например, показать ему, что в нем самом есть добро и красота. И внушить, что ему не к лицу совершать неблаговидные поступки. Бывали случаи, когда этот способ срабатывал. Я назову тебе имя человека, который осилил врага таким образом. Этого человека зовут Деганавида. Конечно же, для этого нужна огромная духовная сила. Деганавида, который путешествовал в каменной лодке, направляя ее без весел, обладал достаточной мощью, чтобы изменять направление человеческого сердца. Он мог сказать врагам: «Вы братья» – и те обнимали друг друга. Он мог пробудить во зле изначальное добро, так как добро первично, а зло всегда нарастает над ним.

Но для того, чтобы изменить что-либо – будь то человеческое сердце или направление ветра – требуется время. Для добра всегда требуется больше времени, чем для зла. Чтобы вырастить, нужны годы, чтобы убить – мгновения…

Вот в чем наша главная беда. Изменить – значит почти то же, что и создать заново. На то, чтобы уничтожить врага, требуется куда меньше времени, чем на то, чтобы он стал другим человеком… тем более твоим другом. Время – вот что противостоит нам.

Как и боль, память смертна. Как все, что порождено человеком. Смерть и время всегда стоят на стороне зла.

Ветвь белой сосны – знак мира и согласия. Ее нес в руке Деганавида.

Он казался тонким, но все же это был камень. Его форма напоминала летящее пламя. Вернее, крыло пламени, что борется с ветром. Памятник бесплотному, окаменевшая греза, поющее крыло птицы. Когда-то он, должно быть, больше всего походил на щит. Копья дождя били и били в него, пока не обнажилась душа. Но как не хрупка на вид была душа камня, он оставался непоколебимым. Ветер разбивался о его лепестки, плача от боли…

Твоя боль стала слишком велика, чтобы ее вынесло человеческое сердце. И тогда душа твоя метнулась прочь, точно вспугнутый журавль. Она улетала все дальше и выше – туда, где боль уже не отыщет ее. Все дальше, дальше – над жадностью и ложью, над унижением и страхом, над торжищем людским. Все выше и выше, чтобы не вернуться стремилась она. И только вечный холод космоса, наконец, остудил пламя ран твоих.

Но боль, потеряв тебя, не умерла. Она устремилась вслед за тобой в небо и обратилась в больную звезду, как называли кечуа комету. В сгусток льда и пламени, в пламенеющий лед. Она летит в звездном пространстве, и шлейф ее огненных слез осыпает землю.

Когда больная звезда пролетает над обиталищем человека, с нее срываются огненные капли. Горе тем, кто чаще других поднимает глаза к небу! Бойтесь глядеть в его обсидиановую бездну! Огненная льдинка может попасть в глаза, и они обретают способность видеть прошлое. И начинает человек говорить на забытых языках, и тоскует о тех, кто стал пеплом и камнем. И оплакивать невозвратимое. И искать дороги, что потеряны навсегда.

Для людей, в чьем сердце горит осколок звездной боли, нет настоящего и будущего. Время, в котором живут они, зовется былое завтра. Горе, горе им: никто не заплачет вместе с ними! Никто не разделит их тоску. Пока сердце не выгорит дотла, им нести эту муку, если только хватит сил.

Порой я вижу ее ночью – она летит там, среди звезд – твоя боль, которую ты оставил. А душа твоя, освободившись, устремилась прочь от земли, где ничего не осталось.

«Не думай. Не рассуждай. Не вспоминай». Три вершины духовного совершенства сияли вдали ледяною чистотой – недостижимые, как снежные звезды. Нет, никогда ему не достигнуть полного бесстрастия и не подняться на крыльях свободного духа!

Словно лунного вина,

Никогда не испробовать мне

Совершенства.

Воины-тетон – представители западных дакота, которые называются лакота.

Логан – вождь ирокезов во второй половине 18 века. Его дети были убиты, его род полностью исчз. «Ни капли крови моей не осталось в жилах чловеческих».

Тонатиу– в мифологии астеков бог Солнца, грозное божество, способное убивать своими лучами. С ним ассоциировался конкистадор Педро де Альварадо.

И все же, когда тебя убивают при низком свидетеле, среди врагов, вдали от родной земли, это во много раз мучительней и горше, чем принять смерть в битве, рядом со своими братьями. Это славная смерть, и надо ценить ее, и радоваться ей.

Его заоблачная Родина, по которой он тосковал всю жизнь, была похожа на Нооастлан – сказочную родину астеков. Нооастлан – земля тысячи озер, осененная крыльями цапель. Ее покинули астеки, пустившись в свое далекое странствие, и вечно тосковали об этой земле, изображая ее знаком сломанного дерева…

Еще одна таинственная земля астеков – Омейокан, где из витков раковины прорастает былое завтра, из-за которого Несауалькойотль был обречен переживать и оплакивать свою грядущую гибель, но которое позволило Сиэтлу провозгласить: «Смерти нет – есть только смена миров».

В Омейокане мысль управляет материей и всеми стихиями – так естественно, как вода прокладывает себе дорогу в скалах. Для этого требуется лишь время, а оно здесь обладает свойством растягиваться. Время астеков было густым и вязким, как янтарная смола или мед лесных пчел. Люди умели смаковать его медленно, словно мед на языке.

Индейцы убеждены, что правильнее изменять себя, а не окружающий мир, совершенствовать свой дух и свое тело, а не отвоевывать удобства для себя ценою уничтожения мира. Совершенствовать себя труднее и дольше, но длинный путь все же короче прямой дороги, ведущей в пропасть.

Услаждайтесь,

опьяняйтесь цветами,

пока они с вами…

Только цветы нам услада,

Только лишь наши песни

Сердца печаль утоляют…

Несауалькойотль

Опять мы выходим на поиски Белого Пути Мира! Его искали люди ручья Очизи в своих волшебных странствиях. Этой дорогой шли Онгве Ове, держа в протянутых ладонях свое белое сердце, сплетенное из сверкающих раковин.

О, Путь Мира! Айонвата пробивался к нему сквозь безумие. Ради мира и справедливости Атуспария выпил до дна чашу с ядом. А гордые нуче расточали над лугами семена белых лилий, чтобы обозначить эту дорогу среди зловредных трав. Ради того, чтобы не прервалась Дорога мира, индеец по происхождению генерал Паркер – личный секретарь главнокомандующего Северян, в 1865 году составил акт о капитуляции Южан.

До сих пор индейцы не оставляют надежду сделать то, о чем мечтали Онгве Ове: вычесать, словно змей из волос, черные мысли из голов, распрямить руки, скрюченные алчностью, вылечить глаза, чтобы они могли видеть красоту мира…

Вот только те, кого Онгве Ове собирались вылечить, убили их прежде, чем отзвучали шесть песен исцеления.

«Все может статься на земле, даже безумие». Деганавида.

Раз за разом, снимая пласты наносного, он стремился обнажить в человеке изначальное добро, заново научить самому простому: слушая – слышать, открыв глаза – видеть. Он был Вестником, который стремился вывести людей на Путь Мира. И он будет стараться заслонить людей собственным сердцем – до того мгновения, пока оно не разорвется.

Тисы – деревья-воины: из темно-красной их древесины делали боевые луки и самые чуткие музыкальные инструменты. Сердце тиса звенит, как тетива, натянутая для выстрела во врага – и как нежная струна, готовая запеть вдохновенную песню.

Луна иногда приходит к людям, чтобы скрасить свое одиночество. Ее привлекает живое тепло. Объятия Луны для человека нестерпимы: она словно тянет из него жизнь и вдавливает в землю. Уж лучше не спать в полночь, когда Луна выбрала тебя для объятий, если хочешь проснуться утром.

Лунный свет блистал ему в глаза. Он долго лежал, впитывая в себя ночь, наполняясь ее таинственной властью. Он всегда любил ее. Ночью его тело делалось легче, движения – свободней и уверенней. Ночь всегда защищала его, и он был с нею за одно. Шесть поколений его предков были воинами ночи, не служа до конца ни одному из людей. Они не признавали никакой власти и были лишены честолюбия. Быть может, единственной их госпожой была Луна, и эта давняя любовь передалась ему по наследству.

Много лет он не помнил об этом. Но сердце его возвращалось в свои берега. Он заново привыкал ходить, как учили его с рождения – осторожным, вкрадчивым шагом, чтобы не тревожить живую землю. Он чувствовал, как под нею пульсируют корни деревьев и трав. А сейчас, когда он лежал на ее груди, то ощущал дыхание земли.

Не наступи на цветок, пощади муравья, обойди стороной бабочку, дремлющую в солнечном сне. Его ноги сами вспоминали азбуку человечности, которую он впитал вместе с родниковой водой своего детства. А может, эта любовь жила в нем и раньше – она была изначальной, как свет.

Нет, битва наша не будет достойна песни. Не будет той радости, что звенела в голосах воинов-тетон, когда они летели вместе с ветром и пели:

«Сегодня славно сразиться,

Сегодня славно умереть!»

Зло стало слишком сильным, чтобы мы смогли заставить его сражаться по законам чести. Наши кони обратились в камень, а мечты – в белый туман, что стелется над полями…

«Ныне никто не воин – плохие времена настали…». Татанка Йотанка

«Мне было совсем мало лет, но я помню, как отец любовался ярким солнцем, освещающим вершину горы, а потом запел – он благодарил природу, как всегда это делал, произнося на своем родном языке чуть слышное «спасибо!». Дэн Джордж

Лавина голосов – спокойных и яростных, ироничных и едва слышных сквозь слезы обрушилась на него, точно ливень.

«Мир не только мастерская, но и величайший храм, где всякое существо, и прежде всего – всякий человек – это луч божественного, неприкосновенная святыня. «Homo homini deus (а не lupus) est» – вот что должно служить нашим девизом. Нарушение его, а тем более замена его противоположным заветом, заветом зверской борьбы, волчьей грызни друг с другом, заветом злобы, ненависти и насилия не проходило никогда даром ни для победителя, ни для побежденного… Распиная других, мы распинаем себя».

«Чтобы выжить, человечеству необходимо было сохранить видовой состав биоты – исторически сложившийся комплекс организмов, обитавших вместе с ним на планете». Это закон Вернардского. Когда он был сформулирован, еще был шанс сохранить живой покров земли.

«Если эта цивилизация – единственный и правильный путь развития, то приходится признать, что конечная цель разума – самоуничтожение».

«Знаете ли вы, что испытывает народ, не имеющий пристанища, лишенный всего прекрасного? Уродство угнетает человека, ибо душе, чтобы воспрянуть, нужна красота».

Тысячи голубиных крыльев затмили небо – вихрь зовущих, смятенных душ…

«…все сущее – едино, одно огромное Чудо… в мире нет ни великого, ни ничтожного».

«Если хотя бы в отдельных притушенных искрах не проникал в потемки земной жизни свет красоты, то и вообще жизнь земная была бы немыслима. Припадая к земле, мы слышим – Земля говорит: все пройдет, потом хорошо будет. И там, где природа крепка, где природа нетронута, там и народ тверд без смятения».

«…чувствовать, как в душе умирает мечта о прекрасном, потому что душе человека свойственно отражать красоту внешнего мира, но теперь глаза его не находят красоты вокруг…».

Он слышал в великом хоре и песню гуинчинов, у которых наполовину сердце оленя, и голос Опена – хранителя Острова Черепахи, и голос Ташунко Иши – кентавра прерий, наполовину коня, а наполовину человека.

«…душе, чтобы воспрянуть, нужна красота…»

Дэн, твой голос летит сквозь звездный снег. Наши слова, одетые лебединым пухом, прорастают в забытых тайниках и пробиваются к небу.

У человека столько пороков, что не хватит лилового вампума, чтобы вылечить их. Даже если тысячи уток и лебедей возродятся из пепла и поднимут на своих крыльях воду всех озер, чтобы мы смогли собрать со дна все драгоценные раковины и сплести из них самую длинную и самую прекрасную песню на свете – и тогда нам не вылечить всех. А те, кто излечится, не смогут жить, потому что окажутся беззащитными перед злом. Все совершенное – уязвимо, все крепкое – ломается, чистое – беззащитно.

Выспаться в эту ночь не удалось. В самый глухой час я услыхал ни на что не похожий зловещий шорох, переходящий в глухой рокот. Первое, что пришло в голову – где-то неподалеку сходит с гор селевой поток. Я вскочил, проснулся окончательно и, оглядевшись, понял, что это невозможно. Но едва начал задремывать, как послышались идущие неведомо откуда звуки: то нарастал, то отдалялся гул, потом раздавалось то что-то похожее на отдаленный выстрел…

Явственно постукивали камни, увлекаемые водой. Но это была не река. Я хорошо знаю, как звучит река. Ночью она разговаривает человеческими голосами, которые то сердятся, то спорят, то жалуются. Река хранит все, сказанное на ее берегах…

Но сейчас слышалось другое: что-то огромное вздыхало и двигалось в темноте. Казалось, подземные духи выполняют какую-то непосильную работу, ворочают тяжести, глухо ворча и стеная.

На самом деле в двух километрах от этого места река уходила под землю и продолжала бежать уже под землей, вырыв в песчанике большую пещеру. Протекая по ее дну, поток продолжал расширять свое ложе, вызывая обвалы и увлекая за собой камни. А глубоко под горами река впадала в огромное подземное озеро, из которого вода вытекала в открытое море.

«Мы сможем победить», – повторял он, пока брел в звездном свете по берегу. Темная вода вспыхивала, точно высекая искры из камней на перекатах.

Вдруг все изменилось вокруг. Он поднял голову и увидел, как диск луны озарил летучее облако. В тот же миг в небе вспыхнула белая лунная радуга. Он прищурился, стараясь разглядеть ее цвета, решил вскарабкаться по склону и полез вверх – легко, почти без усилий. Может, он хотел пробежать под радугой, что приносит счастье, а может, ему просто хотелось увидеть волшебное облако поближе. Древние, как ветер, слова воскресали в его сердце:

Доброе облако

наших снов

тайну

ласково повторяет…

Хотелось подниматься все выше и выше – и все легче становилось дышать, и все свободнее было на душе, как у птицы перед полетом. Вольный простор вершины, где ветер пел свою песню, наполнял радостью сердце и покоем – душу.

Все небо открылось ему, и темная спящая земля лежала, вздыхая ровно и глубоко. Он закрыл глаза, слушая ветер.

О, какой ветер жил здесь, на вершине! Ветер, которого еще не поймал в свои сети Койот. Ветер, свободный от всех обещаний. Ветер, неистовый, как конь, приснившийся лунной ночью. Конь, весь в брызгах звезд, пьяный от росы. Конь, который танцует в лунном свете неистовый танец свободы.

Как ветер свободно гуляет в степи,

Так буду свободен и я.

Как щедро землю поит весна,

Так буду щедр и я.

Как ясны солнце и луна,

Так ясен буду и я.

Как свободно льется песня моя,

Так буду свободен и я.

Они давно разучились быть свободными в своих чувствах и еще не обрели самого дорого: паутины братской любви, которая должна связывать всех людей, давая ощущение счастья.

Некто весьма крупный выбрался из воды на камни. Лунная дорога пролегла у него на пути. В полоске света показалась морда выдры с блестящими бусинками глаз. На усах сверкали капельки воды. Зверь замер в лунном свете, мокрая шерсть сияла и искрилась. Вдруг выдра съехала с камня, шумно плюхнулась в воду и сразу нырнула.

Они остановились у родника с удивительно вкусной водой, который выбивался из-под груды гранитных валунов. У воды был привкус ветра, корней, свежей зелени и пряных трав.

Цветы нашептывали ему свои забытые имена.

Истинная, ничем не замутненная радость звучала в голосе птицы. Ни в чем не было фальши – ни в тени, ни в свете, ни в шорохе ветра, ни в песне реки.

Мара – в индуизме воплощение плотских желаний и чувств, которым должен противостоять праведный человек.

Первое войско стояло под флагом желания, второе – под флагом отвращения, а у третьих оружием был голод. Четвертая армия готова была двинуться, прикрываясь жаждой жизни, пятая была под флагом лени, шестая несла страх, седьмое войско было вооружено сомнением, восьмое – притворством, а девятое стояло под знаменем черствости. За ними громоздились еще войска: богатство и почести, слава и успех, нажитые обманом. И еще, и еще – пока хватало глаз, вставали черные знамена Мары. А против них…

Да, против них, выстроившись в ряд на своих нарядно убранных лошадях, расположились воины неперсе. Было их девять человек, не считая самых юных. Ветер ласково перебирал их перья. Лошади стояли спокойно, и сами воины были спокойны, как горы за их спинами. Они стояли против солнца, почти не щурясь. Ни тени сомнения не было на лицах. Они были уверены в победе. Как солнце каждый день восходит, прогоняя мрак, точно так же справедливость побеждает зло.

Пусть будет так хотя бы в наших снах. Пусть крылья не-персе, которые они получили за свою доблесть, поднимут их над степью, над горами. Вместе с птицами пусть летят они, с высоты поражая врага, как орел поражает свою добычу. Пусть летят они над землей, что больше не их земля, и пусть небо станет их обителью. Пусть все они останутся молодыми. Пусть ни одно сердце не разорвется от разлук. Пусть будет так. Пусть мы победим!

Мариси– владычица небесных сфер, воплощение солнечного и лунного света в японской буддийской традиции. Почиталась воинами, как защитница от поражений и дарительница воинской удачи.

Ямабуси – «горные воители», отшельники-монахи в древней Японии.

Тэнгу- «небесная лисица» или же «небесная собака». Тэнгу имеют тело человека, длинный красный клюв, птичьи крылья. Владеют магией, могут становиться невидимыми и летать. Носят меч и владеют воинскими искусствами. Сопровождают ямабуси в паломничествах и иногда одеваются, как отшельники.

Еннин– «светлое» учение ниндзюцу, применявшееся полководцами и высшим офицерством. Основывалось на тонкой политике и внушении.

Иннин, «иньские штучки» – «грязные» приемы, бывшие в ходу у «рядовых» ниндзя.

«Тигриный свиток» – в нем были написаны заклинания, позволяющие становиться невидимым. Его хранили ямабуси в монастыре на горе Курама.

Всю ночь ему снились бесконечные ряды красных пиктограмм: медведи и лошади, бесчисленные сражения, бесконечная смерть… Он проснулся оттого, что устал читать эту нескончаемую повесть гнева. Но и после пробуждения еще некоторое время перед его глазами не таяли очертания нарисованного красным бегущего коня, а во рту оставался привкус крови.

Гром, летящий через горы(Инмут Туалатлат) – (ок.1832-1904), вождь народа не-персе, известный белым как Джозеф Младший. Его имя означает «Раскат грома в горах».

Перед рассветом я услыхал дальний гром. Он долго рокотал над горами, и я невольно вспомнил о том, чье имя гром повторял. Вспомнил о его судьбе, о его детях, умерших в разлуке с ним. Сквозь дрему Чиспа думал под раскаты грома – насколько легко убить человека, связанного добром с землею. Достаточно разлучить его с Родиной, и он умрет с ее именем на губах: Уаллоуа, Край вьющихся вод. Тот, чьи корни так глубоко вплелись в землю, не сможет жить без нее, он умрет от жажды, если не сможет пить воду из своих родников, его сожжет эта жажда, которую не утолить ни слезами, ни вином, ни кровью.

Наконец зашелестел дождь, и я почувствовал влагу на своих щеках, хотя дождь шептал высоко над землей, и ни одна капля не проникла сквозь шатер леса.

Я верю, что тебе не больно больше, брат мой, Летящий через горы гром. Я надеюсь, что теперь, когда сердце твое сгорело, вся твоя боль должна остаться мне… Печаль твоя пролилась над ручьем Белых Птиц, твои косы вплелись в речную осоку, цапля устлала гнездо белым пухом твоих грез…

Зачем же вновь и вновь летят над горами раскаты грома, и губы мои сохнут от жажды, повторяя: Уаллоуа, Уаллоуа, Уаллоуа…

Гром растаял вместе с ночью, будто пригрезился ему, но с наклонившихся к реке ветвей ветер стряхивал крупные капли, и они со звоном падали в воду. Они еще долго будут срываться с листьев, сверкая в солнечном свете – капли ночного дождя, сбереженные лесом. Так выплаканные слезы вдруг увлажняют щеки при воспоминании о давней печали.

Он купался в речных заводях, пробовал стоять под водопадом, чувствуя: все наносное, лишнее смывается с его души и становится легче дышать. Стоять под большим водопадом было серьезным испытанием: под мощным напором воды все чувства обнажались. Зато потом мир представал словно обновленным, и краски его сияли так ярко! Светлая радость охватывала меня. Так бывает порой после того, как пройдет сильная боль.

Секрет заключается в том, чтобы относиться ко всему живому с уважением. Такие «презренные» создания, как клоп или таракан, видели рождение материков и пережили динозавров. Сможет ли человек разумный просуществовать так же долго и не стать лишним на земле?

И все это время насекомые совершенствовались – ибо по законам Вселенной тот, кто не совершенствуется, обречен на гибель. Муравей может прожить год без пищи и сто часов под водой. Сила одного насекомого ничтожна, но миллиард их может действовать сообща, становясь непобедимым. Человек должен учиться у них, как у старших.

Некоторые морские обитатели растут всю жизнь, и если не погибают насильственной смертью, то могут достигнуть ошеломляющих размеров. На Земле они бы не смогли выдержать собственный вес, да и прокормить себя. Но Океан беспредельно щедр, и ничто не сдерживает свободного движения тех, кто обитает в его пространстве.

Сенека– индейский народ, который входит в лигу ирокезов. Их самоназвание – нунда-вэ-о-но, «великий народ равнин».

… И выплывало из глубин его памяти чудесное видение: люди, знавшие секрет вечной молодости. Они селились всегда у воды. По ночам снились им неспешно раскрывающиеся цветы лотосов и парящие в небесных потоках птицы. Чей-то далекий голос слышался мне:

«…и знай: то, что уходит с твоих глаз, не гибнет, но все возвращается в лоно природы, из которого вышло, чтобы вновь возродиться. Все кончается, но ничто не исчезает. И смерть, которую мы так боимся и ненавидим, только видоизменяет жизнь, а не отнимает ее. Кто надеется вернуться, тот уходит спокойно».

Кто это говорил с ним? Чьи отражения светились в воде? Он решил, что это

Нунда-вэ-о-но, Великий Народ Равнин. Он узнавал их стать в этих гордых словах; их обычай свободно, щедро уходить, чтобы возвращаться победителями.

Он сдружился с одним маленьким водопадом, искристым и пенистым, как молодое вино, и по утрам сбегал к нему поиграть и поплавать, пока никто не видит. Он нырял в глубокую чашу, которую сотворил водопад, гладкую и круглую, словно выточенную искусным мастером, подставлял руки и лицо, а водопад щедро осыпал его тысячью легких жемчужин, которые щекотали меня, скатываясь по плечам. Оба при этом фыркали и смеялись, обоим нравилось играть.

Когда вода сбегала с него ручьями, он чувствовал, будто в ней растворяются все его печали и темные мысли. Растворяются, чтобы умчаться в небытие вместе с быстрым течением реки. Он стоял чистый и ясный, и Сила Жизни беспрепятственно вливалась в меня – как было много лет назад, когда сердце мое было открытым.

Впервые он с легкостью мог стереть с себя всю краску, в которую год за годом перекрашивали его, так что он сам стал забывать свое истинное лицо. Теперь он начинал вспоминать себя.

Искупавшись, он ложился на траву, слушая ее запах, который становился все ярче, по мере того, как пригревало солнце. Бархатные бабочки пили его пот, а он любовался невиданными узорами на их крыльях, и удовольствие оказывалось обоюдным.

Только Лес может утолить любую жажду, не забирая ничего взамен, он одаривает покоем и радостью, надеждой и светом любви – ведь каждый, кто вступает под его сень, был его ребенком, хотя многие из нас забыли об этом, на свою беду.

Многие до сих пор считают, что главная цель человека – оставить свой след на земле. А если что-то в окружающем мире будет прежним после нас – это кажется несправедливостью. Ведь никто не вспомнит о нас, если мы не оставим следа. И кровавый след тянется за людьми сквозь века…

- А на самом деле, что для человека главное?

- Поддерживать всеобщее равновесие, чтобы гармония мира не была нарушена.

Во Вьетнаме у человека с глубокими корнями шесть имен: первое обозначает его клан, второе – поэтическое прозвище, напоминающее об особенно счастливых событиях в жизни, третье служит приставкой, помогающей различать поколения семьи, затем идут литературный псевдоним и посмертное имя, вбирающее в себя оценку достоинств и недостатков. Это имя человек дает себе сам и шепотом говорит перед смертью другу. Его и пишут на надгробии. Однако не все члены семьи, даже ближайшие родственники, его могут узнать. Бывает, что сын не может из-за этого отыскать могилу отца.

Дрожь пробирала при одной мысли о том, чтобы окунуться в эту прозрачную, обжигающую воду, которая брала начало где-то в ледяной пещере и холодная, быстрая, мчалась вниз, погрохатывая камнями и отдыхая в глубоких заводях. Там она сворачивалась, будто спящий зверь, а потом вдруг прыгала, фыркая и рокоча каскадами белых водопадов. Однажды я заглянул в глубину заводи. Там, на дне, почти невидимый, как кристалл хрусталя в воде, свернулся Дух реки. Сквозь его тело просвечивали пестрые камни. Течение едва колыхало его волосы, стелившиеся бесплотной вуалью. Широко открытые глаза глядели прямо на меня. Я невольно отшатнулся и заметил лишь тонкую рябь: не поднимаясь на поверхность, Дух реки скользнул дальше вместе с течением. Водяные духи могли часами лежать под водой, наблюдая сквозь нее, как вверху проплывают облака и упавшие листья.

Даже искромсав душу, его не смогли заставить забыть свою дорогу. Постоянство – редкое свойство, которое делает человека подобным драгоценному камню – не покинуло его.

Лицо его было исполнено той одухотворенности, которая рождается одиночеством. Взгляды множества людей словно стирают с лица индивидуальность, обкатывают его, как волна камень. Но в тихих водах уединенной жизни каждое чувство и мысль распускаются, точно прекрасные цветы.

Вампум – в культуре североамериканских индейцев бисерный пояс (в древности они изготовлялись из особого вида раковин), обладающий магическими и врачующими свойствами. Такими поясами обменивались при заключении важнейших договоров. На вампуме изображались пиктографические письмена.

Зуни – индейский народ группы пуэбло, живут в штатах Нью-Мексико и Колорадо (США).

Хуракан– «одноногий» – у киче творец и повелитель мира, владыка грозы, ветра и урагана. Древняя ипостась Тескатлипоки у майя. Его эпитеты – «сердце неба» и «сердце гор», божество с лицом ягуара, брат и соперник Кецалькоатля.

Кецалькоатль – «крылатый змей» на языке астеков, считавших его своим культурным героем. Когда Кецалькоатль стал солнцем (им становятся по очереди все боги астеков и майя), то эпоха его правления завершилась ураганами. Горные майя зовут его Кукумац.

Сикейрос – мексиканский художник-муралист (т.е. занимающийся росписями стен). Цикл его работ посвящен Куаутемоку, как воплощению борьбы народа против поработителей.

Хатиман – обожествленный император Одзин у синтоистов Японии. Хранитель луков и стрел, бог войны, покровитель самураев.

Он не мог принять убийство человека как способ остановить его, пресечь какие-либо действия в конкретный момент. Он знал, что человека можно внушением или переубеждением заставить совершить (либо не совершить) любой поступок, хотя это требует больше усилий и времени. Убить, конечно же, быстрее и проще. Его удивляло это вечное стремление к тому, чтобы было легче и скорее. Стремление, которое, в конечном итоге, неизбежно ведет к вырождению.

Жизнь каждого человека похожа на нить, переплетающуюся с множеством других нитей. Когда нить прерывается, не дойдя до конца, на полотне всеобщего существования образуется некрасивый рубец – хотя и маленький. Если прерванных жизней несколько, узор на этом полотне начинает сбиваться, идет вкривь и вкось, если обрывов очень много – образуются дыры. А люди сетуют, что жизнь стала хуже, все идет наперекосяк, рвется связь времен, нарушаются незыблемые законы. Но они же сами их рвут, убивая. Это было так очевидно, что он удивлялся, как можно не чувствовать себя частью общего существования и не видеть: убивая, ты разрушаешь собственную жизнь.

Если выбирать тот из языков Земли, что ближе человеческому сердцу , я бы выбрал язык индейцев гуарани. «Гуарани чужда грусть. Слова свободно слетают с губ, будто их только что выдумали, и они еще не успели обветшать». Это язык радости и свободы. Отчего так мало людей говорят на нем сегодня? Неужели счастье – это лишь память о том, чего уже нельзя вернуть и повторить?

На гуарани журавль – хоко, а своих соплеменников они называют ойовайе гуа – земляки, частицы земли, на которой они родились.

Он шел вдоль реки, и она разговаривала с ним своим тихим голосом. На другом берегу светилось целое облако ночных цветов, будто именно там находился тот далекий остров, где живет Солнце. Впереди него слышался шорох и хруст – ему спешили уступить дорогу десятки маленьких лап и хвостов, чтобы не быть отдавленными. Дневные птицы уже спали в кронах деревьев. Крылья и листья в большой дружбе: днем крылья веселят листья, а ночью листья дают приют крыльям…

Говорят, что струящаяся вода успокаивает, и на нее можно глядеть бесконечно. Мне вид бегущей воды всегда навевал думы о быстротечности времени и о том, что все проходит. Сердце его щемило от тоски. Я не люблю подолгу смотреть, как течет вода.

Если достаточно долго и сосредоточенно всматриваться в себя, то перед твоим мысленным взором появится прошлое. Как кровь просвечивает сквозь веки, так высветятся корни, связующие тебя с землей. Ты увидишь деревья и птиц, звезды и камни, животных, бегущую воду, травы – словом, все, из чего ты был сотворен когда-то. И сможешь понять, кто ты по отношению к земле и небу…

Тсоай-Тали, Юноша каменного дерева.

Он шел, беседуя с лесом на тихом языке души. Лес давал ему утешение, принимая взамен его любовь, и они обменивались дружескими прикосновениями: он мимоходом проводил рукой по стволам, листья скользили по его ладоням.

Иногда он останавливался, чтобы послушать особенно красивую птичью трель. Порой не выдерживал и начинал пересвистываться с птицей, как это делают тараумара – добрый народ гор. Он счастливо смеялся, когда маленький певец начинал старательно повторять подаренную песню…

Он поднимался на холм, дорога становилась все круче. И вот он вышел на вершину – открытое пространство, залитое светом. Деревья расступились, будто освобождая место для чего-то важного. Это и был перекресток. Он почувствовал это по особому подъему, охватившему душу. Травы сплели здесь волшебный узор. Небо, которое не часто увидишь в кронах Великого леса, сияло над поляной во всей своей власти.

Вовока был из пайютов (это означает «едоки рыбы»). Их самоназвание – нымы, они из группы шошонов.

Наши лучшие мысли, лучшие песни, лучшие поступки не умирают, а становятся частью Всеобщей Памяти. Память – это бесконечная живая река. В ее поток может войти достойный и стать членом братства помнящих.

Солнце Истинного мира не будет сиять в полную силу, пока кто-то из наших братьев остается во тьме.

Бездействие идеально для мира. В нем – залог сохранения равновесия. В нем – истинная мудрость. Каждый, кто направляет острие своей жизни против течения, должен помнить о последствиях. Ибо ничто не проходит бесследно.

Мощная скала мягким полукругом завершала ущелье, нависая над впадиной, где блестела вода. В промытых водой глубоких нишах свили гнезда маленькие ярко-желтые птички с нежными голосами. Их посвист повторяло эхо. А сверху, занавешивая темные ниши, прозрачной кисеей срывался еще один водопад.

Хопи из рода Синей флейты устроили бы здесь святилище Кузнечика Маху и Орла, римляне – театр, буддисты – свой храм, используя природные ниши, чтобы водрузить в них статуи милостивой Канон – «целительницы с ивой» и мудрого Шакьямуни. Так же органично в этих нишах, расположенных с симметричностью, доступной лишь воле случая и ветров, смотрелось бы изображение Шивы, застывшего в вечном танце. Какому бы идолу не поклонялись здесь люди, вода милостиво освятит их выбор. Ведь на самом деле это был храм Великой Силы Жизни – единственного божества, воплощенного в тысячи лицах и разлитого во всем живущем.

Индейцы кайова считают, что душа ребенка сама выбирает себе тот народ и ту землю, где ей хотелось бы жить. Незримо она витает над селениями, прислушивается к голосам людей, вглядывается в их лица. И если они чисты и благородны, то ребенок захочет родиться среди них, а если оскверняют себя недостойными словами и поступками, то род их усохнет без потомства.

Тот, кто видит, не может сбиться с пути. Тот, кто помнит, не может предать себя.

Это были люди, похожие на деревья: с живыми корнями, уходящими глубоко в недра Памяти – до самых кристальных родников истины, которыми они питались и которые так редко выходят на поверхность.

C вершины своей Горы человек способен увидеть Истинный мир и свое место в этом мире. В это мгновение человек познает великое ликование и великую печаль. Отныне он уже не дитя, и не может умереть беспечно, как птицы. И после, сколько бы масок не примерял он, как бы не стремился затеряться, чтобы чаша его миновала, он всегда знает.

Река – дитя ночи. Она рождается в темной глубине пещер. Днем река дремлет, завороженная пляской теней и света, бегущих по ее глади. И только ночью голос реки становится явственней. Она пробуждается. Всю ночь идет тайная ее работа: стучат камни, падают деревья – река расширяет свое ложе, изменяет свое русло. Тайком от чужих глаз она проверяет свои сокровенные тайники: омуты, полные сверкающих звезд, тихие заводи, где в илистой глубине хранятся отражения всех прежних лун, что сияли на небе, и все капли дождя, упавшие в реку, которые потом превратились в жемчуг.

Река шепчет заклинания, бормочет древние молитвы своей госпоже – Луне. К утру все будет не так. Камни в реке перевернутся на другой бок, еще не сглаженный водой. Малютка-ручей, заблудившийся в высокой траве, отыщет свое русло и побежит по нему вприпрыжку. Вместо брода появится отмель. Но никто не увидит, как это случится, и будут знать о том лишь посвященные в клан реки: ягуар и черная выпь, летучая мышь и водяная крыса, кроткие жабы и цикады, что поют в ночи. Вместе они давным-давно составили великий заговор, и остаются верны ему. Никто не узнает тайну ночи и ее длиннокосой дочери-реки.

Под ногами стлались длинные пряди трав, и ему представлялось, что они идут по бесконечному ковру, сотканному из шелковых нитей. А то казалось, будто это шерсть огромного зверя, и они пробираются по его спине, косматой и седой. Впервые ему довелось увидеть, как из-за горизонта медленно поднялось огромное белое облако и беззвучно разбилось о гору, растеклось по ней клочьями тумана – точно так же, как волна разбивается о берег, оставляя блестящие сгустки белой пены.

Ночной дождь оставляет на камне следы, по которым через тысячу столетий можно с легкостью определить направление дождевых струй. Я сам находил в пустыне плитки растрескавшейся породы, и на них – отпечатки морозных узоров, исчезнувших под лучами солнца 700 миллионов лет назад. Нельзя вернуть мгновение, как нельзя удержать молнию. Но есть места на земле, где корни молний прорастают сквозь песок и остаются там навсегда. Одно из таких мест – Огненная Земля. Там, на прибрежных дюнах, которые до сих пор хранят следы индейцев яган и она, в рыхлом песке можно отыскать стрелы грома.

В Андах также находят окаменевшие молнии, которые застряли, подобно копьям, в крепкой горной породе. Но еще больше они похожи на корни невиданных небесных цветов: огненный цветок молнии гаснет, но его корни остаются в почве…

Корень молнии бывает длиною более метра, и толщиною в руку. Его поверхность очень шероховатая, так как состоит из песчинок. Невиданный корень покрыт продольными бороздами, искривлен и ветвист, совершенно как у дерева, а самые тоненькие корешки прозрачны и очень хрупки. Если разломать такой корень, то внутри он состоит из блестящего стекла с гладкой поверхностью.

И кто знает, быть может, однажды из такого корня вновь взметнется огненный стебель молнии.

Камни, сглаженные вечным скольжением воды, теперь высохли и побелели, будто старые кости. Все здесь напоминает о бурных потоках, которые исчезли в прошлом; о силе и нежности струй, которых больше нет; о шуме водопадов, которые умолкли. Бывает, душа человека похожа на иссохшую реку: лишь пустое русло воспоминаний белеет в ней, но вода жизни больше не воскресит берегов.

Все чаще встречались им упавшие деревья – огромные, каких мне не доводилось видеть никогда в жизни. Они лежали, все еще полные мощи, и ясно было, что пройдут столетия, прежде чем этих стволов коснется тление – так могучи были эти великаны. Их покрывал бархат изумрудных мхов. Словно искусные кружева, украшала их кисея хрупких лишайников. Гроздья разноцветных грибов, алых и желтых, светились, точно драгоценные камни. Посмертные наряды деревьев, в которые обряжал их Лес, напоминали погребения вождей, чье величие не угасло и после смерти.

Он помнил высокий шпажник, ограждавший своими зелеными копьями топкие берега. Как чудо, теплились в его непроходимом строю золотые огни ярко-желтых цветов.

В долине ручья царили травы, склонялись к бегущей воде ветви деревьев. Негромкие водопады устремлялись по мягким от мхов камням, вливаясь в основное русло, порой образуя глубокие чаши заводей, где гуляла рыба и шевелились длинные пряди водорослей.

Молчаливая битва длилась веками. Тысячи пали в этой битве, но о ней не знал почти никто в мире, который так огромен и чужд. Но все же она продолжается. Сколько бы зим не миновало, длится молчаливая битва, пока хоть одна капля крови нашей горит в человеческом сердце. И за каждую такую каплю воины Радуги ведут бой – ибо видят ее, как искру, горящую в непроглядной ночи.

Порою память вонзается в сердце острыми осколками. Они остаются в нем, словно песчинки в раковине. Долгие годы сердце хранит осколки, облекая их в перламутр своих слез. Так рождаются жемчужины-песни. В своих вещих песнях люди из века в век рассказывали, что однажды они появятся, горя и сверкая, и мы сплетем из них волшебную ленту-вампум и понесем на протянутых руках, чтобы исцелить все зло на земле.

И вот этот день настал. Из тихой глубины своих сердец воины Радуги извлекли каждый свою жемчужину и сплели их вместе. Прекрасен их сияющий вампум, огромная сила заключена в нем! Это сила добра.

Доброе облако говорит с нами. Все мертвые снова будут живы. Четыре ночи подряд длился Таинственный Танец до рассвета пятого дня. Поднимается море огня. Оно очистит всю землю, потом протекут воды – и новая земля укроет старую, как правая рука накрывает левую. Омоется водой земля и расцветет вновь…

Пляска Духов

Маху поднес к губам синюю флейту, и над юной землей разнеслась нежная и светлая мелодия. Это были звуки жизни, которым дано излечивать любые раны и пробуждать деревья, травы и цветы. И проснувшиеся птицы подхватили эту песню, каждая – на свой лад. Горные реки запели эту песню громко и радостно. Крохотные ручьи тихонько вторили им, и эхо в горах разносило эту песню все дальше и дальше, без конца и края – от каньона к каньону, от вершины к вершине, до самых облаков, которые вновь проливались на землю теплым дождем вместе с песней синей флейты. А с земли она опять устремлялась к небу на лепестках цветов.

Мы ищем цветы. То есть людей, чьи сердца открыты Солнцу Правды и тянутся к нему, как цветы. Мы не так сильны и мудры, как Деганавида. Он мог разбудить и спящее сердце, мог заставить зацвести даже камень. Мы – нет. Мы пока что можем говорить лишь с теми, кто слышит. Но сначала их надо отыскать. Среди людей осталось очень мало таких, чье сердце, подобно цветку, с радостью раскрывает свои лепестки навстречу Солнцу Правды. В Мире иллюзий, где Солнце нашей Правды давно закатилось, такие люди чаще всего хиреют и угасают, как цветы без солнечных лучей. Лишь немногие из них, имеющие очень глубокие корни, способны долго жить в Мире иллюзий. Они хранят в себе глубокое знание и тоску по Солнцу Правды, испытывая непреходящую потребность поведать о нем, петь о нем и говорить о нем. Такие люди чаще всего становятся Вестниками Правды в Мире иллюзий. Занятие столь же почетное, сколь и смертельное.

Ни крови, ни ран не жалели воины Радуги, чтобы Солнце Правды вновь взошло над землей. Милостивое и доброе Солнце – единственный бог, достойный поклонения, и единственный отец наш.

Кончилась ночь печали, как сказал Падающий Орел.