Галина периодически экзаменовала меня: – К кому мы идём? – К композитору Шаинскому... – Ни дай бог! – кричала на меня Галя, – ну, запомни, пожалуйста! ИСААК ШВАРЦ – большой друг Булата Окуджавы. И ещё знаменитого японского кинорежиссёра Курасавы! Исаак Осипович ему написал музыку к фильму «Дерсу Узала», который получил «Оскара»! Он так всем известен! Ну, как ты его не знаешь? – За 25 лет жизни в Израиле я никого не забыла! Уверяю тебя! – Что ты не помнишь такие фильмы, как «Звезда пленительного счастья»? «О бедном гусаре замолвите слово»? «Белые ночи»? «Соломенная шляпка»???? – Он написал к ним музыку? Я действительно не знала... – Ну, да! Ты права! Раньше его имя было под запретом. Как и всё прочее... Даже в титрах фильмов не указывали, кто композитор. Окуджава сюда приезжал к нему. Знаешь, сколько раз? Исаак Осипович сделал ему аранжировку к большинству его песен. – Но Булат Шалвович приезжал на концерты в Израиль. Я ходила. И не помню, чтоб он упоминал имя Исаака Шварца! Мне известно только имя Евгения Шварца. – Это, вроде, – его дядя, двоюродный... Когда мы дошли до его дачи, калитка оказалось заперта, и пёс гавкал совсем не дружелюбно. Наконец на крыльцо вышла женщина... И вновь скрылась в доме. «Это его жена – Антонина, – шепнула мне Галя, – говорила тебе, что если мы опоздаем, то он вообще может и не выйти. У него всё по часам расписано». Но он вышел. Маленький человек в пуловере, со свисающим, вернее подпоясанным брюшком. Недовольно подошёл к калитке и не спешил её открыть. Ася не привыкла к такому «гостеприимству»... А он даже на неё не посмотрел. Обратившись к Галине, недовольно сказал: –Я же Вам назначил к семи? В это время я совершаю вечернюю прогулку. Но мой моцион закончен. Я привык не нарушать режим. А Вы опоздали на целый час Не помню как, но Галине удалось уговорить его погулять ещё немножко. – Ну, хорошо ещё пол часика, пока Тонечка съездит в магазин. И действительно из ворот вырулила машина. Антонина махнула мужу и скрылась за деревьями. А мы ходили по его длинной дачной улице, скорее напоминающую одну из линий в Вырице, чем Сиверскую разухабистость. Ходили вперёд и назад. Шварц с самого начала не очень приветливо поглядывал на меня. В основном обращался к Галине, как к старой приятельнице, как бы игнорируя моё присутствие. Мне казалось, что всем своим обликом, он хотел подчеркнуть, что его «не волнует» никому не известная «дамочка» из Израиля. «Если бы я была тут одна, то распрощалась бы с ним тут же», – мелькнуло у меня в голове. Он пытался разъяснять Галине «менторским» тоном что-то из истории Израиля. Но и я, в свою очередь, не уступала ему и на любой его вопрос или утверждение находила контрответ. Мы просто пикировались. Почему-то Исааку Осиповичу было очень важно доказать мне, что он – хороший еврей. И что его бывшая семья живёт в Иерусалиме. И если он сам не переехал в Израиль, то это не значит, что он не знает еврейской истории. В детстве он и на идише говорил! И совсем не случайно он написал симфоническую поэму «ЖЁЛТЫЕ ЗВЁЗДЫ», посвящённую Катастрофе еврейского народа – Холокосте. – Ещё так никто не сочинял! Вы же были на её премьере в Большом зале Филармонии, Галина Гертрудовна? Скажите Вашей гостье! – Да, да! Исаак Осипович! Многие даже плакали... – А как весь зал встал и как аплодировали? Вы ей скажите! Скажите! – Это надо слушать, – примирительно заулыбалась Галина. Но когда он стал объяснять Галине смысл образов библейских героинь: Эсфирь и Юдифь, я снова не выдержала. Ничего переживёт! Я знала, что мэтры не любят, когда их поправляют: – Извините, Исаак Осипович, о «Эсфири» написана «Мегилат Эстер», а «Юдифь» – это христианская легенда. И в «Книге Маккавеев» её имени вообще нет. – Как это нет??? – возмутился Исаак Осипович и даже топнул ножкой, – в Библии, в «Ветхом завете» всё есть! На что я ему вежливо заметила: – Простите, но «Ветхий завет» – это не «ТОРА» и не «ТАНАХ». И знайте, что, я лично НАШ ЗАВЕТ не считаю «Ветхим»! Это «гоям» было удобно превратить наш ЗАВЕТ в «ветошь», что-то растленно-архаичное. – А историю с Юдифью и Олоферном. Вы её, что? Совсем не признаёте? – Это настоящая сказка... Знаете, что она напоминает? – Сказки братьев Гримм? – Вот-вот! «Синюю бороду»! Страшно? Чтоб дети не уснули? Но скорее даже – «Мифы Древней Греции». – Почему? Она, Юдифь, спасла свой народ? Или нет? – У шести братьев Маккавеев была сестра Еудит. – Юдифь! – Да. Но она вышла замуж за грека-сирийца, полководца из враждебной армии. На этом вся её история и заканчивается. Новое её имя – Елена. А знаете, это даже интересно, я раньше никогда не сравнивала такие далёкие друг от друга эпохи. Но и Вашей княгине Ольге тоже после крещения дали имя Елены! Получается, что древние греки-язычники мало чем отличались от греков-христиан? – Ничего не понимаю, – удивилась Галина, – этот весёлый праздник Пурим и у нас евреи стали отмечать! Но почему братья отказались от родной сестры? – А это совсем другой праздник, Галя, и называется он: «Ханука». Маккавеи подняли восстание и одержали победу над греками! Но в семье Маккавеев у шести братьев была единственная сестра Еудит, или Юдифь. Она вышла замуж за грека-сирийца. Это был большой позор для всей семьи, поэтому по ней была прочитана поминальная молитва «Кадиш», как по усопшей. – И всё? – удивилась Галина Гертрудовна. – Нам известно только это. И это мы, евреи, признаём. – По-вашему, Эсфири можно было выйти замуж за персидского царя? А Юдифи нельзя? – Еудит жила в Иудеи, Исаак Осипович, на своей земле, а Эстер – в Вавилонском изгнании. И звали то её вовсе не Эстер, а Адасса... Разные эпохи, разные нравы! – Я тоже женат во втором браке на Антонине Васильевне. На русской женщине! Надо сказать, что очень удачно! А мои еврейские дети с еврейской первой женой живут в Иерусалиме… – Очень хорошо, Исаак Осипович, что в нашей прекрасной столице! Но знайте, что в Иерусалиме не так легко жить... – А как же великие художники Возрождения? Если евреи были в изгнании, так что? У Вас и Ренессанс не признаётся? – Почему? Вы хотите столкнуть нас с прошлым? Но не забывайте, что я немного знакома с еврейской историей, а Галина вовсе не знакома. И не её в том вина. Что ей могла дать еврейская мама, выросшая в детском доме при Сталине? «Я – маленькая девочка, Играю и пою, Я Сталина не видела, Но я его люблю», – это правда, это то, что я помню с детства, – усмехнулась Галина. – Но я Вам твержу не о Сталине... Вы же не признаёте даже таких гениальных деятелей искусства, как, – тут композитор возмущённо взмахнул рукой, как будто держал в ней дирижёрскую палочку, и замолчал. – Не поняла, Исаак Осипович, объясните мне, пожалуйста, что Вы имеете ввиду? – Я точно знаю, что в Израиле не исполняют произведения Вагнера! – Здесь Вы правы! Хотя диски с его «Лоэнгрином» продаются. Можете слушать дома, сколько угодно. А ещё лучше слетать в Мюнхен и наслаждаться Вагнером в таком романтическом замке Людвига Баварского! – Ася, ты и там была? – Была, Галя. Это Нойешванштайн. Этот сказочный замок, как символ, в заставке всех фильмов Диснея. – Тогда я представляю, о каком замке ты говоришь! Где ты только не была? Так он был построен под музыку Вагнера? Так что тут плохого? – Но поверь мне, он написал такие антисемитские статьи, что просто не заслужил, чтобы его исполняли в Израильской Филармонии! – Его Гитлер любил, да? – Да... – А Гейне? – Галина вежливо повернулась к композитору, – он тоже крестился? – Он страдал, Галина Гертрудовна, из-за того, что вынужден был креститься... Знаете ли Вы, что его не принимали в Университет, потому что он был евреем. А перед самой смертью Гейне писал: «Я отвержен всеми. Не принят христианами, но отвержен евреями»... – Тут я с Вами полностью согласна, Исаак Осипович! Это была его личная беда вероотступника. Но книги Гейне сжигал Гитлер, а евреи его читают и сейчас. Мне известно только два имени, которые прокляты моим народом... Простите, нашим народом... – Какие имена? – с удивлением спросила Галина. – Вагнер и Брахман. О Вагнере мы уже говорили. Хотя там не всё так однозначно. Я читала, что его жена постаралась уже после его смерти опубликовать его антисемитские статьи. Может он сам и не догадывался о своём происхождении, но совершенно точно, что он из семьи выкрестов. Но Брахман жил в царской России. Крестился. Написал и издал антисемитскую книгу «Каале». Но что интересно: его внук – Ходасевич родился в польской семье, поскольку Брахман отдал свою дочь на воспитание в католическую польскую семью. Так внук Брахмана – Владислав Ходасевич, выросший в далёких от еврейства традициях, становится одним из лучших переводчиков с иврита на русский. А наша легендарная поэтесса Рахель переводит его стихотворение, наряду со стихами Анны Ахматовой, Генриха Гейне, Александра Пушкина на иврит. Ходасевич, оказавшийся в двадцатых годах во Франции, примыкает к евреям-эмигрантам. Знаете, как интересно он сказал сам о себе? – Как? – Что «он произошёл не от Моисея, а от какой-то Иерихонской сволочи»... – Так и сказал? – Исаак Осипович просто подпрыгнул от удивления... «Неужели в этом престарелом композиторе ещё жив ребёнок?» – подумала Ася, но помня, что в споре нельзя уступать инициативу, добавила: – Вы же не крестились? – Ещё чего не хватало?! Это Вы о ком? О Евгении Шварце? У него мать была крещённой... Я помню, мой отец рассказывал, что его кузен очень страдал. И стеснялся своей раздвоенности... Но мои родители, – и у композитора задрожала губа... – Нет, нет! Я не о Ваших предках. – А о ком? – О сегодняшних Ваших деятелях, Исаак Осипович? – А я тут при чём? Совсем ни при чём! Разве что Тонечка? Так у неё – еврейская душа... – Но Вы же хотите жить в России? А она, матушка – «посконная и сермяжная», возвращается к своему великодержавному православию. – Хотите сказать – шовинизму? – Нет?! Бизнесмены! Деятели искусства! К сожалению, список длинный... Или я чего-то не понимаю? – Жизнь покажет... Пока все концессии существуют и мирно сосуществуют... – И при царе существовали... С процентной нормой поступления в Университеты, и ограничениями проживания в столицах. – Ну, сейчас этого нет! – А зачем тогда Марк Захаров и Борис Абрамович Березовский крестились? Прямо по телевизору рассказывали о своём крещении, как жертвуют деньги в те церкви, где их крестили. А Фрадков? Я видела своими глазами, как он крестился, войдя в церковь. Евреи-бизнесмены, даже не крещённые, должны «отстёгивать» на православные храмы? И ещё как отстёгивают! Я это точно знаю! А во всех православных церквях поют высокими чистыми голосами, что «евреи убили бога – Иисуса Христа». Так о каком искусстве Вы, Исаак Осипович, говорите? Церковный хор – это тоже искусство? Так у нас есть свой «Хазанут» и «Кол Нидрей»! – Рембрандт! Тициан! Я помню их картины в Эрмитаже. У них у всех – библейские темы. Там есть и Юдифь с Олаферном. Кто её написал? Не помню. Вы наверно тоже не помните? Галина Гертрудовна, Вы помните? – Нет, Исаак Осипович! Картину помню... А кто написал? Ася? Вы-то должны знать эту картину! Знаете, Вы даже на неё похожи, на Юдифь. По-моему, Вы даже в своей книге о ней что-то писали! – Да, Галя! Правильно. Не я, а мой герой о ней вспоминает. Художник? Это итальянский художник Джорджоне! Он свою Юдифь написал где-то в самом начале XVI века. – Да, да, – подмигнула ей Галина, – там ещё её оголённая нога наступает на голову Олоферна. А в правой руке у неё огромный меч. Это очеловечивание христианских мотивов. Вот чем отличался весь Ренессанс! – Понимаете, была ли эта история на самом деле, мы не знаем! Или её сочинили христиане? Но оголять так ногу, выше колена, еврейской женщине не позволялось. Не знаю, как Вы, Исаак Осипович, но мне кажется, что это не еврейская история, хотя и используются библейские имена на фоне борьбы Маккавеев за еврейскую независимость против греческой цивилизации. – Вы, мадам, говорите очень убедительно! Что же вы и против греческой культуры? – Вы можете оставаться при своём мнении. Но не думайте, что оно единственное. В еврейской истории было достаточно Мудрецов Торы. И когда мы хотим докопаться до истины, то, по-моему, было бы логично обратиться к нашим первоисточникам, а не к христианской трактовке Библии. – У меня просто никогда не было таких оппонентов! Даже Курасава обращался ко мне со всем уважением! Галина почувствовала, что надо разрядить обстановку: – Но что-то мне эта история напоминает, Ася! Только не помню, что? – Знаете, Галина, надо подсказать Александру Моисеевичу Городницкому! Мне кажется, что картина Джорджоне «Юдифь», – это отличная иллюстрация к его песне «Про жену французского посла»! Обе женщины едва не рассмеялись. Но вдруг Галина испуганно посмотрела на Асю. И Ася тоже заметила, как разозлился композитор. По всему было видно, что на этом их знакомство должно было оборваться. И Ася не стремилась исправить обстановку. К тому же у неё стали подмерзать пальцы в её открытых сандалиях «танахи». Всё же берег Оредежа – это не берег Иордана. Опрометчиво всё же, что она не надела носочки. Августовский вечер не грел. А ёлки густыми ветвями закрывали закат. Но очень обиженный композитор вдруг остановился, топнул ногой и спросил Асю: – Вы что хотите сказать, что мне безразлична трагедия еврейского народа? Если я вместо «Танаха» с русским подстрочником читал «Библию»? Я здесь, можно сказать, последний еврей в Сиверской. Но такой же, как и Вы, еврей! И совсем не хуже Вас! – Исаак Осипович, что Вы? Я так и не думала. А скажите, что случилось с евреями здесь в Сиверской во время войны? Может тут были «Хасидей улям»? Как это по-русски? «Праведники Мира», которые прятали евреев или их детей у себя? Ведь в Сиверской стояли немцы? – Нет! Нет! Этот вопрос я хорошо изучил! Евреи успели перебраться в Ленинград ещё до прихода немцев в Сиверскую... – А лагерь? Тут был лагерь? Среди военнопленных были евреи? – Я интересовался этим вопросом. И кое-что узнал. В Сиверской располагался штаб Северного фронта германской армии «Норд». А в радиусе семидесяти километров от штаба никаких лагерей не устраивали. – Финнов здесь было много... Так их угнали на работу в Финляндию? – Это да. Я слышал об этом. Но не евреев. Я был ещё молодой... Мне было всего шестнадцать, когда забрали моего отца. – Когда? На фронт? – Нет! Какой фронт? В 37-м... Отправили на Колыму... Я искал его могилу, но не нашёл... Даже ездил в Магадан! – А Евгений Шварц? – Это мой двоюродный дядя... Двоюродный брат моего отца. Нет! Евгений Шварц был крещённым. И у него мать была из русских дворянок. А наша семья: и мама, и папа были настоящими евреями. Мы из Киева. Белая церковь! Слыхала про такое местечко? Папу убили при Абакумове, на Колыме, в Магаданских лагерях. Только за то, что он – еврей. Вы – молодая... Что Вы можете знать о тех временах?! Про тот страшный 37-й год? Он у нас раньше настал… Папу взяли 9 декабря 1936 года. Отец только перенёс тяжёлый инфаркт. И тут же был арестован органами НКВД. Моя мама стояла с передачей всю ночь на Литейном проспекте, у «Большого Дома». Сухари, тёплые носки, нижнее бельё. Думаете не взяли? Взяли... Без всякой гарантии, что передадут. А потом? Папу осудили в марте 1937 года по 58-й статье за «антисоветские разговоры» и приговорили к пяти годам лишения свободы. Из заключения он не вернулся. Погиб в лагере… «Десять лет без правы переписки»... Это хорошо в кино сделать, да когда Вячеслав Тихонов играет... Видали? «Штирлиц» в новой роли... Нет, я им такую музыку бы написал... Не попросили, – он замолчал, обиженный и на Асю, и на Галину, и на целый мир. Было больно смотреть на старого композитора, с утраченной юностью. Исаак Осипович, простите... Но я жила в Магадане. Я знаю, что такое лагеря, не по фильмам и не по книжкам. Когда Солженицын издал своего «...Ивана Денисовича», я в десятом классе училась. – Не может быть! – Я в шестьдесят пятом году окончила Первую Магаданскую школу. И знаете что? Я очень гордилась, что нашу школу окончил Василий Аксёнов! Мы читали его «Апельсины из Марокко», а сами ели в Магадане апельсины из Китая. Тогда обстановка на границе была очень напряжённая. Голодные китайцы пытались переплыть Амур на своих лодочках. Это через Амур, а мы их из брандспойтов… С нами тогда в Магадане усиленно проводили занятия по «Гражданской обороне»… «Апельсины из Марокко»? А на самом деле, на каждом апельсине была такая этикетка со словом «Яффе». – Израильские апельсины поставлялись через Марокко? – Да, Исаак Осипович, я тоже их хорошо помню, ещё по ленинградскому детству! Они были необыкновенно вкусными и красными, а не оранжевыми. Мы их называли «Корольками». А мой папа так бережно снимал эти этикетки и объяснял мне, что Яффо – это Израильский порт в Тель-Авиве… – А мой папа их так и не попробовал. Значит, получается, что Вы сами учились в самом Магадане? Это меняет дело… – Знаете, у меня были подруги, которые родились в «зоне», или на «поселениях» в Сусумане и в посёлке Ягодном. – Я там был... Но ничего не нашёл... Никакой могилы... – А мой брат и сейчас там... – Что он там делает? Сидит? – Нет, он возглавляет в Магадане «Еврейскую общину». У него есть «сайт». Мы можем поискать там данные о Вашем отце. – Да, да! Пришлите мне, пожалуйста, если найдёте что-нибудь... Но я не верю... – Иосиф Шварц? 1937-й – это дата смерти? – Шварц Иосиф Евсеевич... Хоть что-нибудь о моём папочке? Вы меня очень обяжете... Теперь не забудете моей фамилии? Не спутаете с Шаинским? – Нет! Что Вы! Знаете, теперь я понимаю, почему мне не хотелось её запомнить? Эта фамилия моего бывшего мужа. – Как? Вы – Ася Шварц? – Нет, я оставила себе свою фамилию. Но мой бывший муж – Борис Шварц. – А как по отчеству? – Борис Элиясович Шварц. – Это, как Ильич? –Может быть… Элиаѓу ѓа-Нави – Пророк Илья. – А мой папа – Иосиф Евсеевич…Я родился в Киеве в 1923 году. Через год мне будет уже восемьдесят! Пожалуйста, не забудьте меня поздравить! Мой день рождения – 13 мая. Не забудете? – Нет, Исаак Осипович! Что Вы! Ведь 13 мая родился мой первый сын! – Не может быть! Что это за совпадения? – Может! – Когда? – 13 мая 1970 года, в «Снегиревке»... – Сколько ему? – Уже 32... – Так не забудете меня поздравить? С восьмидесятилетием! Как ни как... – Я позвоню вам непременно, – сказала Ася, а сама вспомнила своего папу: «Почему всем старикам так важно не только внимание, но и почтение?» Все почему-то надолго замолчали... Но Ася почувствовала, что именно от неё ждут чего-то: – Наверно, нам надо прощаться? – Да, Исаак Осипович, мы ещё хотим в баньку сходить, – улыбнулась Галина. – Да, Галя, – улыбнулась Ася, – пора в баньку, а то у меня уже ноги замёрзли! – Замёрзли? – удивился Шварц, – это Вам не Израиль, но и не Колыма, чтобы мёрзнуть. – Я не надела носочки. А к вечеру у Вас прохладно. Не то, что ноги, но пальцы озябли. И вообще то, Вы, Исаак Осипович, – не очень гостеприимный хозяин! Приезжайте к нам! Мы гостей иначе принимаем! А Вы нас даже к самовару не пригласили... Или у Вас не принято принимать гостей из Израиля? – Ася спросила без всяких подкавык, но можно было легко понять и её «подтекст»: «если Вы сегодня и признанный композитор, то это не значит, что за Вами не следят? Кура-Сава, пусть в Японии остаётся Курой-Савой, а израильская «гостья» может идти по «другому Ведомству»... – У нас сейчас не большой ремонт. Но на веранде мы бы могли попить чай с вареньем! Пойдёмте! Пойдёмте! – открывая калитку и пропуская их вперёд, по-стариковски засуетился Шварц и тут же поспешно спросил, – Вы мне ещё почитаете свои стихи? – А Вы, Исаак Осипович, их захотите положить на музыку? Я вчера слышала Ваш романс! – Исаак Осипович, – Галина посмотрела на него и одновременно подмигнула Асе, – у нас же вчера в библиотеке была презентация книг Аси Самойловны. Мы Вас с Вашей Антониной Васильевной приглашали, а Вы не пришли, – почти упрекнула его Галина, уже поднимаясь по ступенькам веранды. – Не мог, не мог... О чём теперь жалею... А что, Галина Гертрудовна, Вы-то уже слышали вчера стихи Аси Самойловны? Они достаточно музыкальны? – Да, Исаак Осипович! Очень сердечные, искренние и какие-то правдивые. И есть даже такие талантливые, что, мне кажется, их можно сразу петь. Ну, они написаны, как песни или романсы. А что удивительно: ведь Ася уже давно – южанка. Живёт без снега и без нашей золотой осени, а в её стихах чувствуется северная душа, как в музыке Грига. – Под музыку Грига? Это хорошо! – вдруг как-то ласково воскликнул композитор. – А над чем Вы сейчас работаете? – вставила свой вопрос, как истинная журналистка, Галина. – Сейчас я больше работаю не для кино, а создаю симфоническую музыку. Недавно в Германии Владимир Спиваков записал со своим оркестром мощную симфоническую пьесу. Она имеет большой успех! – А у нас вчера в библиотеке, – Галина снова ласково улыбнулась композитору, – была юная исполнительница из Самары. Так она подготовила небольшую программу. Но после Асиных стихов так и сказала: «После Вашей такой пронзительной лирики я решила изменить репертуар. Вам, Ася Самойловна, так подходят мелодии Грига!» – Так что же она исполнила, Галина? – Мелодии из оперы «Пер Гюнт»: «Утро», «Песню Сольвейг» и что-то ещё. –Ещё «Венгерскую рапсодию» Ференца Листа, – добавила Ася, – просто не представляю, как она, эта милая девочка, почувствовала, что это мои любимые произведения? Они все вошли на террасу. Исаак Осипович извинился и пошёл пошептаться со своей Тонечкой. А Галина Гертрудовна воспользовалась его отсутствием и шепнула Асе: – Не задевай его... Он же, не видишь? Он – талант, каких мало... Но любит, когда его слушают. – Нет, Галочка, нужно слушать его музыку. А что касается его рассуждений, то они остались в прошлом веке. – У него семья в Иерусалиме? Это его волнует? Его даже не интересует, как мы живём во время войн и даже в мирное время уживаемся с палестинской «интифадой»! – Это что такое? – Нас взрывают по несколько раз в день… Палестинцам совсем не нужен наш мир. А их лживый мир нам тоже не подходит. Они не желают признать права государства Израиль на существование! Ни в одной стране Мира не было столько воин за такой короткий срок! С 1948 года, с момента нашей Независимости – девять тяжёлых кровопролитных войн! Наконец в мирное время, в промежутках между войнами, они нам объявили новую «пакость» – смерть с именем Аллаха на губах – «интифаду». – Это как, Ася? – Террористы и террористки, нашпигованные взрывными устройствами, проникают в наши города, автобусные станции, супермаркеты, кафе, сами подрываются и убивают десятки, а иногда и сотни наших граждан, а мы продолжаем жить. Да ещё песни поём и книжки пишем... Хотя, может быть, во время войны стихи лучше пишутся, а песни поются лучше? – Когда болит душа, а сердце плачет? Проникновеннее что ли? – Если хочешь знать, нам легче понять «Девятую симфонию» Шостаковича в Израиле, чем ему, может, пережившему Блокаду в Ленинграде... – По-моему, его выслали вместе с его мамой в так называемые «спецпереселенцы» в Киргизию, во Фрунзе, сразу после ареста его отца… – Что ты говоришь? И мой муж родился в Киргизии… Значит, Исаак Осипович – не блокадник? – Но там во Фрунзе он познакомился с сестрой Шостаковича – пианисткой Марией Дмитриевной. А потом сам Дмитрий Дмитриевич Шостакович с участием отнёсся к Исааку Осиповичу, давал ему советы. Но ты ещё не слышала его последней симфонии «Жёлтые звёзды»! Ты даже не представляешь, что это такое... – Может... Может быть, и так. Но он не станет специально для меня исполнять? Тут вернулся Шварц, за ним вошла Антонина Васильевна с чайником для заварки. Потом с некоторым перерывом она поставила печенье... «Это напоминает подготовку к китайскому чаепитию Фут зэ яма?» – мелькнуло в голове у Аси. Наконец на столике появились аккуратно нарезанные ломтики булки, масло и ветчина, а в вазочке – варенье. И тут Ася призналась, что ей давно надо было перекусить, поскольку у неё – диабет. Исаак Осипович засуетился, приговаривая: – Вот, вот, поэтому Вы на меня злились? – и собственными руками стал намазывать ей на булку масло, а поверх водрузил ломтик ветчины. Ася попросила, чтоб он не беспокоился, а на протянутый бутерброд с ветчиной, помотала головой и отказалась, смущённо добавив: – Нет, Исаак Осипович, Вы, наверно, забыли, что такое «кошер»? Просто мы не едим ветчину на бутерброде с маслом. – А... Вам нельзя свиную ветчину? Я знаю, у Вас в Израиле ветчина из индейки! Но она не жирная, посмотрите, – и тут же повернувшись к жене, попросил, – Тонечка, у нас есть «докторская»? – Не беспокойтесь, Антонина Васильевна! – попросила Ася, – просто евреям запрещено сочетать мясо с маслом. – Почему? – удивилась Тонечка. –Одна из самых главных еврейских заповедей: «Не вари ягнёнка в молоке матери его!» – Это как? – не поняла Тонечка. – Сочетание в еде мяса с любым молочным продуктом – это всё равно, что убить беременную женщину... – А! Теперь поняла! Так почему ты, Исаак, говоришь, что ты – еврей, а сам не соблюдаешь? Может, меня стесняешься? Так скажи, я быстро научусь! – Ну, ты у меня – молодец, Тонечка! Вон и машину быстро выучилась водить! Я помню детство... И у нас не ели свинину. И всё молочное не сочетали с мясным. Ни в коем разе! Пять часов после мяса можно молочное? Вот видите? Я помню! Но сегодня не все евреи это соблюдают! Ленинградские евреи забыли все эти правила... – Мой дом – кошерный, я стараюсь соблюдать еврейские традиции. – Тонечка, ты слышишь? Принеси, пожалуйста, нашей израильской гостье сыру! –Не волнуйтесь, Исаак Осипович! Просто хлеб с маслом и горячий чай. Этого вполне достаточно. – А сахар? Вам тоже нельзя с сахаром? У нас есть ксилит и даже из Израиля – сукразит! Тонечка! – Пожалуйста, не волнуйтесь! И Антонину Васильевну зря не гоняйте! Я уже согрелась. И чай очень хороший! – «Индийский»! Да, Тонечка? «У самовара – я и моя Тоня»! А Вы и по-еврейски сочиняете? – На «идише»? Я понимаю, почти всё, но не говорю. – А прочитай что-нибудь про любовь! – маэстро подпёр рукой щёку. Ожидая её согласия. – Про любовь? Хорошо... Но это про мою любовь к Израилю: «Многострадальная. Многосчастливая. Богом любимая, боголюбивая, Солнцем спалённая, неопалимая, В сон окунулись дальние дали. В девичьих снах о тебе мечтали. Ты, как купель, меж пятью морями. Как защитить тебя в споре с врагами? Как уберечь тебя от не-лю-би-мых? Лодочка с парусом Е-РУ-СА-ЛИ-МА». Все захлопали... Но Ася знала, что хлопают не ей, поэту, а её маленькой стране: этой маленькой точке на карте, которую она, Ася, сравнила с парусной лодочкой. – А что, Тонечка, давай дадим послушать нашей израильской гостье мою новую симфонию «Жёлтые звёзды»? Я думаю, что она это заслужила! Хоть и опоздала к назначенному времени... – Да, махнула ему головой Антонина Васильевна, – техника в полном порядке. Но будет ли у них терпения на три часа? И Галина Гертрудовна уже слушала в Большом зале Филармонии! Чувствовалось, что настроение композитора намного улучшилось то ли от чаепития, то ли от приятного дамского общества. Они прошли в маленькую гостиную. Ася поразилась, потому что здесь не было места не только для большого концертного рояля, но и для маленького «кабинетного» инструмента в виде органа или фоно. Потом она нашла пианино в проходной комнате. Хозяин, заметя её удивление, объяснил: – Я же говорил, что у нас ремонт. Всё передвинули. Кладём новую керамику в ванной. Ася наблюдала, как возится у «комбайна» Антонина Васильевна. Вся эта электронная техника напомнила ей комнату её сына: «Совсем, как у Гиоры»... Пока Антонина Васильевна возилась, вставляя диск, Ася точно поняла, что именно эта комната – гостиная с музыкальной аппаратурой – больше всего в её ведении, больше, чем всё остальное хозяйство дома с огородом и дорогой машиной. Она почувствовала, как эта молчаливая, высокая, худощавая женщина, с иконописным ликом праведницы, правит этим большим композитором. Скорее всего, это его и руки, и глаза, а, может, и уши? Галина расположилась на диване, Ася – в кресле, а Исаак Осипович на своём маленьком диванчике. Наконец зазвучала прелюдия... И Тонечка, постояв ещё пару минут, тихо ушла. Ася то проваливалась в чёрную бездну страха и ужаса, то летела с порывом звуков, подхваченная дивной еврейской мелодией, к небесам. Гармония, совершенная гармония звуков вела её за собой. Вот за этими скрипочками она шла за Марком Шагалом по низеньким крышам Витебска. Или это окрестности Киева, описанные Шолом-Алейхемом, в его далёкой, но родной с детства Касриловке, по которой бегал Рыжий Мотл или сам Ицик Шварц? И вдруг радостная свадебная мелодия. Как Шварц подслушал тех музыкантов со скрипкой, гитарой и флейтой, что играли на свадьбе её Вольки и Сигаль? Ася явно почувствовала, как они всей семьёй стоят под Хупой новобрачных. Рядом с ней и её папа с тётей Песей, и Циона с Юлианом, а Гиора, такой хорошенький, держит одну из четырёх жердей, на которых натянут свадебный балдахин или это тфилин с кистями? Интересно, как будет смотреться под Хупой её племянница Анюта с Ошером? Они ведь совсем не любят фотографироваться? Но музыка её уносила на чью-то другую свадьбу. Она не только слышала, но и ощущала то, чуть пахнущее нафталином, веселье, запечатлённое на твёрдых чёрно-белых фотографиях её бабушек. Как свадебная толпа с раввином и молодыми под Хупой, и флейтист со скрипачом с их хасидской неувядаемой мелодией, и заплаканные глаза мамы невесты. Будто это моя мама плачет? – мелькнуло у Аси в голове, и тут же у неё ёкнуло сердце, – мамы уже десять лет нет с ними. А мама на её свадьбе действительно плакала. Почему же музыка звала её не вперёд, а назад? Или ей показалось? Нет! Она различила фанфарные призывы Гайдна. Они их слушают каждый год, когда зажигают Ханукальные свечи. И гимны Гайдна не казались странными в этом маленьком финском доме над Оредежем, над этой порожистой северной рекой чухонцев и староверов. Она вдруг явно почувствовала баталии из её детства, когда они именно на этом крутом берегу Оредежа, играли в «Казаки-разбойники». И это они, такие маленькие, убегали от больших ребят врассыпную. Ей даже показалось, как внезапно в овраге, под лопухами, она наткнулась на ржавую колючую проволоку времён войны. Под эту музыку она ясно вспомнила, как пряталась за валунами или за огромными стволами сосен, корни которых вылезали из земли, образовывая маленькие пещеры, в которые тоже можно было залезть. В такие белые ночи не хотелось расходиться по дачам. Разве что из-за разбитой колонки. Но как Шварц привёл сюда на Оредеж старшего сына Иуду из еврейской семьи Маккавеев? Вот-вот он поднимет своих братьев! Да, он полон мщения за свой порабощённый народ, за разрушенный Храм и за поруганную честь своей сестры... Ася знала, что библейская Юдифь здесь ни при чём. А борьба её братьев за независимость и освобождение Иерусалима была воспета в Ханукальных гимнах Гайдна. И её спор с Исааком Осиповичем, под его музыку, показался теперь совсем лишним... Сумерки прокрались через окошки. Но первые полтора часа пролетели так незаметно, что когда Тонечка вошла и поставила следующий диск, Ася прикрыла глаза, чтоб остальные не заметили её волнения. Во второй части были те самые «Жёлтые звёзды» – Холокоста – память о Катастрофе – Яд Вашем – «Имя твоё не забыто». Ася понимала, что для самого композитора, – это был «Бабий Яр» – его родной Киев... И первая собственная трагедия –1937 год... Но она вспомнила Минское гетто, где затерялась могила её бабушки Эстер, где были замучены Минины сёстры и сёстры-балерины горячо влюблённого в неё, дяди Абрама Канторовича. Вот и Минское шоссе, по которому пешком уходят от расправы «беженцы»: её дедушка Лейзер, которого она увидит только на маленькой карточке, дядя Саша-Зысель с тётей Раей Шульман, и в голову раненная при бомбёжке Минска, чудом выжившая её сестра – тётя Слава. И отец тёти Раи – дедушка Ехиль, не успевший бежать из города. И разбомбленные машины с детским садиком, с маленьким Муликом – сыном дяди Саши. Минск был занят немцами в первую неделю войны. Папа так часто о них вспоминал... Перед глазами Аси промелькнули со всей ясностью и восстание в Варшавском гетто, и восстание в Вильнюсском гетто с булыжной мостовой, по которой гнали евреев с жёлтыми перевёрнутыми треугольниками прямо в Синагогу, чтобы там запереть и сжечь заживо. Или это был польский костёл? Она вспомнила, как первый раз приехала в Германию, в Мюнхен. Как в подземке – Унтергрюнбанн, а сокращённо: "U-bann” вдруг объявили: "Achtung! Achtung! Dachau!” – «Внимание! Внимание! Дахау!» И это был первый концентрационный лагерь, который она посетила. И она тут же вспомнила высокого юношу в кипе... Как они обнялись с ним в Дахау, как будто больше не осталось на всём белом свете ни одного еврея, только их двое: юноша – из Майями и уже не молодая еврейка – из Нетании... И весь призрачный мир лёг им на плечи в этом самом Дахау. «А его бабушка живёт в Кфар-Виткине, в деревне над морем, так близко от меня», – вспомнила Ася обещание юноши навестить её. "Achtung! Achtung!” – «Ахтунг! Ахтунг!» – призывала труба в своём одиночестве... Ася едва не поперхнулась. Этот звук комом застрял в горле, что даже пришлось сглотнуть, как тогда на экскурсии по Польше. Ася проехала с группой учителей по всей Польше: Майданек, Биркинау, Освенцим. У одного из их группы была губная гармоника... Они шли по железнодорожным путям, острые камушки врезались в подошвы... А звуки из губной гармошки, казалось, ударяли по гравию и шпалам. Но в ту минуту она вспомнила двоюродную бабушку Веру, сестру дедушки Лёвы, с её мужем Хаимом Ципенюком, таким упрямцем, решившим не эвакуироваться. И она представила, как их расстреливают в Луганской яме в октябре сорок второго. И свою бабушку Олю с дедушкой Лёвой, как их привезла тётя Люся на саночках на Охтинское кладбище в марте того же сорок второго... Были сумерки. Наверно, её слёз никто и не видел. Но если и видел, ей не было стыдно. Как будто её застигла сирена в День Катастрофы или в День Памяти погибших солдат на всех израильских войнах. В эту минуту она просто забыла, что она не в Израиле. Да, это у нас в Израиле не стыдно плакать. У нас умеют сочувствовать чужому горю, поддерживать, и при этом не лезть в душу с излишними расспросами. И лишь на последних звуках симфонической поэмы, женщины переглянулись. При этом Галина подмигнула Асе: «Ну, что? Я же тебе говорила!» Ася же, ничего не говоря, встала... Вернее вспорхнула с кресла и обняла композитора. Но из-за его маленького роста её поцелуй коснулся его крутого, уже с пролысиной, лба. При этом она смогла прошептать ему на ухо: «Исаак Осипович, я счастлива, что слышала Вашу музыку при живом Гении»... А он, добрый гений, о котором долгие годы умалчивали, победоносно улыбнулся своей Тонечке. А потом уже спросил Асю: – Позвоните мне 13 мая? Не забудете? Меня же будут чествовать! Юбилей, как ни как не шуточный – восьмидесятилетие!!! – Конечно, не забуду и позвоню, Исаак Осипович! В этот день родился мой мальчик…
Исаак Осипович Шварц скончался 28 декабря 2009 года на 86 году жизни – Зихроно ле браха! (Да будет благословенна его память!) Похоронили его на том же кладбище, где покоится его мама. Могилы его отца сам композитор не нашёл. Иосиф Евсеевич Шварц был убит на Колыме в 1937 году. А его отец – дедушка композитора был кантором, то есть пел соло в Киевской синагоге. И по его завещанию, по просьбе самого И.О. Шварца был прочитан «Кадиш» – еврейская поминальная молитва… Мне рассказали, что вдова композитора – Антонина Васильевна теперь займётся его рукописями. В последние годы жизни Исаак Осипович успел написать книгу о себе и своём поколении. Но рукописи его музыкальных произведений, уже давно изданные на Западе, до сих пор не издавались в России. «Партитуры не горят», господа? Простите меня, Исаак Осипович, что и я опоздала! Мне безгранично жаль, что у нас не произошло второй встречи! Но та единственная встреча с гениальным композитором Исааком Шварцемז"ל навсегда останется в моём сердце. Ольга Левина.
| 
